Если «агрессор» завтра нападет

Кризис вокруг Украины, несмотря на периодические колебания в градусе заявлений политиков и дипломатических жестов, пока не думает утихать. Пока он все-таки не вышел за рамки большой геополитической игры, торга, в котором каждая из сторон, повышая ставки, пытается добиться желаемого или же, что наиболее вероятно, наиболее выгодных для себя условий компромисса.

Как в карточной игре: стороны когда блефуют, а когда и выкладывают на стол имеющиеся козыри (санкции, контрсанкции, новых и очень серьезных союзников). И среди оных все более видное место занимают и сугубо военные аргументы, демонстрация своих возможностей и, соответственно, «проблем» и издержек, которые получит противоположная сторона, если заговорят пушки.

А риск этого совершенно исключать нельзя, ибо ситуации «войны не хотел никто — война была неизбежна» случались в мировой истории весьма часто — высоко поднятые ставки делали для сторон невозможным компромисс без потери лица.

Поэтому военный сценарий остается в повестке дня, и можно не сомневаться, что соответствующие структуры с каждой стороны разрабатывают планы и просчитывают варианты, что, впрочем, является их прямой обязанностью и в куда более спокойной политической ситуации. И их выкладки, безусловно, учитываются политическим руководством при принятии решений о дальнейших ходах.

Более того, и сугубо военные маневры (в прямом и фигуральном смысле) являются элементом политической игры, козырями, которые стороны выкладывают на стол.

Попробуем и мы сделать прогноз (в надежде, что на практике его проверить не получится) того, как могут развиваться события в гипотетическом российско-украинском военном конфликте.

Превосходство российской армии можно считать общим местом, а особо следует отметить громадное преимущество в авиации, высокоточных вооружениях и средствах радиоэлектронной борьбы. По сути, в этих компонентах ВСУ остались на уровне тридцатилетней давности (притом, что за это время военные технологии в этом направлении далеко ушли вперед), а скорей всего, и деградировали.

В масштабном конфликте регулярных армий такое преимущество особенно чувствительно, и если обороняющаяся сторона еще может, «зарывшись в землю», постараться организовать упорное сопротивление, то возможность маневрировать войсками для неё становится крайне проблематичной: военная колонна ― идеальная цель для воздушного удара.

Поэтому ключевое значение приобретает дислокация обороняющейся стороны до того момента, когда политическая прелюдия закончится и в дело вступят пушки. Так было во время кампании США и их союзников в Ираке в 2003 году, и нужно отметить, что американцы тогда тактически обыграли иракских генералов.

До заранее открыто обозначенного «дня Д» активнейшим образом муссировалась тема удара с севера, через Турцию. Вопрос о пропуске американских войск был внесен в турецкий парламент, был известен номер американской дивизии, которая планировалась для этой операции, более того, в турецких портах началась выгрузка её матчасти.

Между тем мне, признаюсь, изначально было понятно, что проход американских войск через Турцию невозможен из-за крайне негативного отношения турецкого общества. Такое решение нанесло бы огромным удар по тогдашней турецкой власти, более чем вероятны были массовые блокирования дорог и т. д. Окончательно же вопрос был закрыт турецким парламентом аккурат на следующий день после начала боевых действий.

Т. е. это был тактический ход, в реализации которого турецкая власть оказала американцам посильную помощь. Опасаясь атаки с севера, Саддам развернул на этом направлении значительную часть своих боеспособных войск (если не ошибаюсь, две дивизии Нацгвардии), а когда операция «Иракская свобода» (более известная как «Шок и трепет») началась, осуществлять перегруппировку было невозможно из-за господства американской авиации.

В результате северная группировка иракских войск оказалась вне игры вплоть до взятия Багдада, после чего с организованным сопротивлением было покончено, и командиру одной из этих дивизий оставалось только заявить о её подчинении оккупационным властям, заодно поблагодарив американцев за «освобождение» от диктатуры Саддама Хусейна.

Осуществить аналогичную «растяжку» имеющихся сил, судя по всему, заставляет ВСУ и российское командование. Самым заметным шагом в этом направлении стало формирование мощнейшей группировки в Белоруссии, по официальной версии, собранной для проведения совместных учений.

Отмечается, что численность выделенных для учений войск превосходит все аналоги, причем не скрывается, а подчеркивается публикациями в лояльных и подконтрольных Кремлю СМИ, что войска прибывают аж с Дальнего Востока, совершенно с другого стратегического направления (да и «плечо» переброски войск впечатляющее). Т. е. наращивание общей группировки войск, которые могут быть задействованы в случае конфликта на Украине очевидно и носит открытый характер.

С белорусского же направления кратчайшее расстояние до Киева (правда, по достаточно пересеченной местности) порядка 120–130 км, и это, безусловно, вынуждает командование ВСУ думать о прикрытии этого направления, выделении сил, способных хотя бы задержать продвижение российских и белорусских войск.

Как показывает история, падение столицы в подавляющем большинстве случаев означает и завершение всякого организованного сопротивления, а значит, для купирования угрозы его потери в самом начале конфликта ВСУ придется выделить значительные силы.

При этом прямое участие Белоруссии в конфликте, включая и действия российских войск с её территории, далеко не факт. При сценариях, не предусматривающих занятие украинской столицы, силы, выделенные для её защиты, окажутся «вне игры».

Также усиливается стратегическое давление и на южном направлении, на черноморском побережье. К семи большим десантным кораблям Черноморского флота в ближайшие дни должны присоединиться шесть БДК Северного и Балтийского флотов. По данным навигационных сайтов, они вышли из сирийского порта Тартус и взяли курс на Черноморские проливы.

Таким образом, Украина уже оказалась в «полумешке», когда безопасными можно считать только границу с натовскими странами да, пожалуй, западный участок белорусской границы, — российско-белорусский удар в направлении Луцк ― Львов следует считать крайне маловероятным.

Понятно, что создать плотную оборону на всем четырехтысячном протяжении «опасной» границы наличными силами невозможно, а вот атакующая сторона получает возможность создать мощные и имеющие подавляющее преимущество группировки на выбранных направлениях главных ударов.

Необходимость прикрыть столь протяженную потенциальную линию фронта крайне затрудняет для ВСУ и создание мощной группировки в зоне нынешнего конфликта на Донбассе. А значит, при определенных сценариях в конфликте, если он разразится, «обойдется» и без открытого участия Вооруженных сил России — силы республик (понятно, не без «северного ветра») окажутся способны нанести тяжелое поражение ВСУ.

Естественно, противоположная сторона при помощи западных советников ищет контрходы, и об избранной стратегии позволяет судить номенклатура военной помощи, которую в последние дни западные державы направляют в Киев.

Среди неё нет тяжелых вооружений, акцент сделан на переносные противотанковые средства (а также ПЗРК, но их поставляют прибалты, т. е. речь идет о небольшом количестве), причем постоянно подчеркивается, что они особенно эффективны в городских условиях.

Т. е. тактика вырисовывается вполне очевидная — оборону сосредоточить в крупных населенных пунктах, превратить их в узлы сопротивления, что в значительной мере должно нивелировать российское преимущество в тяжелом и высокоточном вооружении. На это указывают и последние усилия по формированию территориальной обороны — аналога нацистского фольксштурма.

Еще более важно, что в эпоху постмодерна медийная картинка играет не менее важную роль, чем реальные события: тяжелые и продолжительные бои в городских условиях, неизбежные разрушения и жертвы среди мирных жителей и военных обеих сторон станут большой политической проблемой для «наступающей» стороны.

Понятно и то, что жестокие уличные бои в украинских городах, сопровождающие их жертвы и разрушения в дальнейшем в огромной мере усложнят решение тех политических задач, которые очевидно российскому руководству придется решать на Украине, да и в российском обществе реакция на такое развитие событий может быть неоднозначной.

Если задачей западных держав в нынешнем кризисе является именно втягивание России в «украинскую ловушку», формирование её имиджа как «кровавого агрессора», то такую тактику нельзя не признать наиболее эффективной.

С чисто военной точки зрения самой очевидной контрмерой российского командования являются действия, направленные на то, чтобы не дать украинским частям отойти в крупные города, с использованием авиации, бросков высокомобильных соединений и высадки десантов на путях отхода украинских сил.

Тут, правда, очень многое будет зависеть от политического антуража последних дней и часов перед началом вооруженного конфликта — ВСУ может успеть осуществить этот маневр до того, как наступит «час Ч». В другом варианте логичным выглядит приказ находящимся в полевых условиях частям рассредоточиться и добираться до узлов сопротивления мелкими группами, вплоть до отдельных автомобилей и единиц бронетехники.

Впрочем, в большинстве прогнозов в тени остается ключевой момент — воюет не железо, а живые люди, которым в случае войны, скорей всего, придется отдать свою одну-единственную жизнь.

И как не вспомнить, что в 2014 году, хотя в начале конфликта ВСУ представляли собой «жалкое зрелище», как говаривал ослик Иа, энное (и немалое) количество находившейся в рабочем состоянии артиллерии, бронетехники и боевой авиации у них было. А вот у ополченцев Донбасса (среди которых действительно были и добровольцы из России) было только стрелковое оружие.

Можно вспомнить, как в течение месяца обороны Славянска стратегической единицей для его защитников стала одна-единственная отжатая у ВСУ боевая машина десанта ― неуловимая самоходная артиллерийская установка «Нона». А еще были снятые с постаментов исторические ИС-2 и Т-34. Первые образцы тяжелой техники «северный ветер» надул в арсенал ополченцев лишь к исходу второго месяца боев.

А появление «отпускников» в количестве трех-четырех БТГ (батальонно-тактических групп) привело к кардинальному изменению ситуации на ТВД в пользу ДНР-ЛНР. Подразделения украинской армии оказались в многочисленных котлах. ВСУ принялись бежать по всем направлениям, и остановил их бегство не героизм украинских «давидов» (по выражению Турчинова), а Минск-1.

И причиной такого хода войны была отнюдь не нехватка техники, ведь имеет значение не её абсолютное количество, а соотношение сил противников (в начале же конфликта тяжелых вооружений у ополчения не было вовсе, а значительный количественный перевес ВСУ сохранялся практически всегда). Вопрос не в технике и даже не в уровне подготовки (у ополченцев Донбасса в начале конфликта оно по определению не могло быть лучше, чем у ВСУ), а в мотивации, в понимании того, за что ты воюешь, за что рискуешь жизнью.

«Патриотам» пришлось признать, что едва ли не половину личного состава добробатов составляли люди, ранее имевшие проблемы с законом. Как говорится, «других патриотов у меня для вас нет». Точнее, крайне мало.

О степени «популярности» этой войны наглядней всего говорит сама практика последовавших шести волн мобилизаций. Ведь чтобы в сорокамиллионной стране наскрести 30–40 тыс. рекрутов в каждую из них, приходилось устанавливать возрастной потолок 60 лет. Таким призывным возрастом мог «похвастаться» только Гитлер накануне краха Третьего рейха. Но и у него он касался лишь фольксштурмистов, которые использовались в пределах своего административного округа, т. е. фактически представляя собой отряды местной самообороны.

А «облавы» на потенциальных призывников на предприятиях и в торговых центрах ― такой способ набора в мало-мальски цивилизованных странах не помнят с XVIII века. Даже в хаосе и бардаке гражданской войны стороны практически не прибегали к такому способу мобилизации ― во всяком случае мне ни разу не попадались упоминания о нем в многочисленных источниках.

Ну а где такие методы набора, там и дезертирство. Еще в феврале 2015 года военный прокурор Украины Анатолий Матиос признал: в розыске 17 тысяч дезертиров (из них около 5 тыс. оставшихся в Крыму) при общей численности ВСУ около 200 тыс. человек.

Давно доказано военной практикой, что 10 процентов паникеров и дезертиров способны разрушить любую воинскую часть. А ведь очевидно, что основное количество дезертиров приходится на части, ведущие боевые действия или готовящиеся к ним, в тыловых частях оных на порядок меньше. Полное исчерпание «мобилизационного ресурса» (без угрозы социального взрыва) заставило украинскую власть с начала 2016 года комплектовать боевые части исключительно контрактниками.

И СМИ запестрели сюжетами об «аватарах» — так в ВСУ прозвали непросыхающих контрактников, которых командирам приходилось приводить в чувство самыми «неуставными» методами, и о постоянных инцидентах, связанных с ними.

Сейчас, нужно признать, таких сообщений стало меньше, хотя это может быть связано и с усилившейся цензурой. Также следует констатировать, что за прошедшие восемь лет уровень боевой подготовки ВСУ вырос, образовался кадровый костяк людей, для которых война, пусть и вялотекущая, уже привычное дело, да и «идейная» мотивированность у многих из них присутствует.

К слову, само слово «кадр» («рамка» по-французски) появилось тогда, когда опытные офицеры и унтеры становились с трех сторон по краям колонн из новобранцев и буквально «толкали» их к позициям неприятеля, не давая им разбежаться. Непосредственно у вражеских позиций «кадры» отходили в тыл…

И в нынешней украинской армии основная часть личного состава — военные «заробитчане», пошедшие на службу исключительно за приличным по украинским меркам содержанием и многочисленными льготами. Мой знакомый привел эпизод, рассказанный одним из контрактников…

Старшина взвода новобранцев в учебке при знакомстве попросил рассказать рекрутов, что их привело в армию. Кто-то начал говорить о патриотизме, на что опытный вояка ответил: «А если в морду?» ― и все сходу признались, что пошли исключительно за деньгами.

На таком фоне отметим, что одно дело ― спорадические перестрелки и боестолкновения, шанс погибнуть в которых вроде бы на уровне статистической погрешности, а другое ― полномасштабная заваруха, когда уровень потерь совсем другой.

И еще, одно дело ― «сепары», которые воспринимаются как равный противник, другое ― прямое открытое столкновение с российской армией. Не повторится ли ситуация «пятидневной войны» 2008 года, когда прошедшие подготовку по натовским стандартам грузинские части, многие из которых были в Ираке и участвовали в постоянных стычках с осетинским ополчением, «поплыли» через два-три дня после начала боев с регулярной российской армией, которая даже не успела закончить развертывание. Само осознание, с КЕМ теперь придется иметь дело (ну и опыт первых боев, конечно), оказало страшное деморализующее воздействие на грузинскую армию.

В нашем сценарии это выразится в том, что подразделения, получившие приказ просачиваться мелкими группами, тем более вести боевые действия, охватит эпидемия «поломок», когда личный состав расположится на безопасном (в случае удара) расстоянии от «матчасти» и будет просто ждать, «чем оно закончится», или же бойцы, переодевшись в цивильное и выбросив подальше военный билет и табельное оружие, превратятся в «Мыколу из Житомира», которого начало войны просто застало в Харькове.

Аналогичные процессы ожидаемы и в самих «крепостях», в которые, судя по всему, планируется превратить крупные украинские города. Современная военная история показывает, что в окружении стойкость войск значительно снижается — не счесть примеров, когда группировки, математически (исходя из численности и запасов) способные активно сопротивляться неделями и месяцами, рассыпались за считанные дни.

Избежать такого удавалось тогда, когда войска обладали высочайшим боевым духом, во многом базировавшемся на надежде, что придет подмога, или на отчаянии обреченных, знающих, что при поражении и плене их ничего хорошего не ждет. А если, наоборот, знаешь, что в плену ждет не просто цивилизованное, а вполне доброжелательное отношение и весьма скорое возвращение домой?

Можно вспомнить, что первые немецкие котлы в Великую Отечественную войну (Демянский, Сталинград, Великие Луки) держались очень упорно, а вот придуманные фюрером летом 1944-го «крепости» (города, в которых оставлялись крупные гарнизоны, дабы на длительное время сковать и задержать советские войска) оказались полностью провальной идеей.

Предыдущий опыт не сработал, и причина не только в возросшем боевом мастерстве Красной армии, но и в том, что гарнизоны «крепостей» изначально понимали свою обреченность.

У украинских же «крепостей» не наблюдается ни одного из приведенных выше факторов, которые могли бы обеспечить стойкость их гарнизонов. Очевидно и то, что российское командование постарается решить их проблему сугубо дипломатическими методами, хотя это может и занять определенное время.

В общем, для украинского режима военный прогноз, говоря медицинским языком, «крайне неблагоприятный». Но не будем забывать и о том, что любой прогноз — дело неблагодарное. Война ― это дело, в котором «что-то пошло не так» случается чрезвычайно часто.

Поэтому рискну сделать еще один более глобальный прогноз ― до такой «крайности» дело не дойдет: стороны постараются избежать такого рискованного и непредсказуемого развития событий.

Это относится и к стране «за лужей», точнее к её руководству, которой, как многим кажется, сулят выгоду любые варианты. Не стоит забывать, что в ноябре там крайне непростые для демократов выборы. «Потеря Украины» (а другой итог вооруженного конфликта при любом его развитии не просматривается) будет воспринята американским обществом как громадная внешнеполитическая катастрофа, особенно на фоне уже случившегося позорного ухода из Афганистана.

Поэтому для непонятных широкой публике многоходовок у Байдена совершенно неподходящая ситуация.

Дмитрий Славский