Фёкла Новохатская: «Фашист, тварь, открыл крышку и выстрелил сразу в Дусю»

С Фёклой Егоровной Новохатской мы встречались уже не раз – живём с ней в одном сельском поселении. А впервые познакомились, когда я в рамках акции «Тёплые пледы ко Дню Победы» связала ей пушистый жёлтый плед. Удивительно, но бабушка меня отлично запомнила. И хотя мы не виделись с ней уже как минимум полгода, она узнала меня и в этот наш визит: «Ой, простите, я не в форме сегодня. Погода не очень, Леночка!»

Фёкла Егоровна родилась в 1926 году в селе Широкое Нижнедевицкого района Воронежской области. С сестрой Машей рано остались без отца, воспитывала их мама. Когда началась Великая Отечественная война, Фёкле было всего 14 лет. Училась она тогда в шестом классе.

— Раскричались все. Кричат, плачут, обнимают друг друга. Но мы особо не соображали, что случилось. Видим, родители плачут – значит, худо, — вспоминает наша героиня.

«Дочка, ты пересиди пока, потом до дому пойдёшь».

А потом пришлось прятаться по подвалам. Это было уже в 1942 году, когда немцы пришли на нижнедевицкую землю. Тогда Фёкла гостила у крёстной матери в Кучугурах. Тогда мамашка – так называла девочка крёстную – сказала, что война здесь, рядом, и надо прятаться. Вот и прятались все – как только слышат бомбёжки или выстрелы, то сразу в погреба, неважно в свои или чужие – кто куда успел добежать.

— А я тогда в погреб не полезла, — вспоминает Фёкла Егоровна. – Плачу. Спрашиваю крёстную – я её мамашей звала – как же мне до дому дойти? Она мне: «Дочка, ты пересиди пока, потом до дому пойдёшь». А я вырвалась от неё и пошла к маме и сестре. Иду по селу. И ни одной душечки на улицах нет – все по погребам. А пули только вжик-вжик впереди меня, но не близко, нет. Я иду. Пить захотелось страшно. Зашла в один из домов – никого не увидела. Напилась воды и снова иду. И никого вокруг. У меня страху не было, но и дури тоже. Просто хотелось дойти до своих. Дошла. Прихожу в свой дом – кинулась туда-сюда, а никого нет. Гомон чую, а не знаю, где они есть… Они в погребе были. Кто в чей прятался, как только гром выстрелом слышался. В нашем погребе сидела и моя подруга. Она прямо перед самым творилом была – ну, это там, где крышка открывается. Фашист, тварь, открыл крышку и выстрелил сразу в Дусю. И ушился. А Дуся готова. Похороны тогда были…

«Не переживай, Петровна. Возьму твою девчонку к себе».

Как вспоминает наша героиня, тогда началась очень беспокойная жизнь. Работы нет, еды нет. А запасов особенно тогда ни у кого и не было. Но делились друг с другом всем, чем только можно – тогда люди дружно, сплочённо жили.

Молодёжь тогда постоянно отправляли на рытьё окопов и противотанковых рвов. Была среди них и Фёкла.

Через некоторое время рядом с селом обосновалась банно-прачечная военная часть. Фёкла отправилась работать туда. К тому времени начальник части Алексей Петрович познакомился с семьёй девушки – его жена покупала у тёти Фёклы молоко.

Как-то в дом принесли повестку. Мама была неграмотная, читать не могла – показала «бумажку» Алексею Петровичу, который в это время оказался рядом – почитайте, мол… Вызывали Фёклу. «Не переживай, Петровна, — сказал тогда начальник части, — возьму твою девчонку к себе». Написали приказ, который отправили с нарочным в район – мол, служит некая Фёкла Давыдова (девичья фамилия нашей героини – прим.авт.) у нас в комбинате.

Но обязанности работников не ограничивались стиркой. Все девчонки, в том числе и Фёкла ходили в дозор. С ружьём. Стрелять их более менее научили. Как-то был случай близ Курска…

— Иду в дозор. Спать хотелось страшно. Глаза слипались просто, — рассказывает Фёкла Новохатская. – И вдруг вижу, где-то в четыре утра, идёт мой начальник Алексей Петрович. Я узнала его и промолчала. А он подходит и говорит: «Три наряда вне очереди». «За что?» «Почему не спросила, кто идёт?» Попросила его тогда строго не судить. Простил. Но сказал, чтобы в следующий раз всё было по форме.

— Ружьё, наверное, больше вас было, – спрашиваю я.

— Ага,  — смеётся моя собеседница.

Но и без дозоров работа была страшно тяжёлая. Недосыпали смертельно.

— На нарах согнёшься друг возле друга, и чуть теплее – нары-то голые, — вспоминает Фёкла Егоровна. – А потом работа, работа, работа. Вперёд надо было идти, и это было главное.

Руки девушки стирали так, что порой живого места не оставалось, а от боли хотелось выть. «Зажмёшь между колен, погреешь трошки, и опять стирать».

«У моей подруги Паши соски отпали. Сгнили от постоянной влажности».

Для того, чтобы хоть как-то снизить влияние постоянной влажности и чистящих средств, девчонкам выдавали резиновые фартуки, закрывающие в том числе и грудь. Только вот не слишком они помогали.

— У моей подруги Паши соски отпали. Сгнили, — рассказывает Фёкла Егоровна. – Сначала подрезались как будто, а потом отпали. Я не представляю, как она двоих детей прокормила, сына Серёжу и дочку Лиду. Она мучается, ребёнок мучается, оба плачут, а молоко-то не идёт! И как только выдержала?! Умерла она тут, в Воронеже, Паша моя – здесь её мать жила. Но я не знала. Как-то поехал мой племянник Толя на кладбище и говорит мне: «Тетя Феня, а Паша у нас схоронена. Давно умерла, памятник стоит».

В Победу, по признанию Фёклы Егоровны во время войны не то, чтобы прямо верили, но ждали всей душой. И дождались. Наша героиня встретила её, весть о Победе, в Чехословакии.

— Ехал наш нарочный на лошади, — вспоминает Фёкла Новохатская. — Тогда машин мало, в основном верхом ездили. Приехал и кричит: «Ура!» Мы ему: «Сдурел что ли, чего кричишь?» А он говорит, что война кончилась. Ну, тут нас и понесло. Обнимались, плакали, кричали. Некоторые даже падали без сознания от радости – и такое было. А о том, что скоро домой попадём, не думали даже. Потому что ну кто нас отпустит, когда у нас всё ещё не убрано, не достирано. Но всё-таки ожидали, что вот-вот… Конечно, хотелось увидеть маму, сестру, крёстную…

На фронте с родными удавалось переписываться – в месяц одно письмо, фронтовое, треугольником сложенное – но была строгая цензура – ни в коем случае нельзя было, например, указывать место дислокации части, в которой служила Фёкла. Родные, конечно, переживали, где находится наша героиня, что с ней и, ждали, когда же она, наконец, вернётся.

«Вася посмотрел на меня и встал как вкопанный».

Но судьба решила по-своему. Из Чехословакии Фёклу вместе с другими девушками отправили в Читу. Там их эшелон встретил молодой человек, лейтенант Василий Новохатский. Парень он был дотошный, или как называет это качество наша героиня «допышной», так что встречать эшелоны, фиксировать новоприбывших, размещать их доверили ему.

— Есть воронежские? – спросил он нас тогда. – Смотрю, девчата стали отзываться – «я воронежская», «и я»… Они городские, смелые, не то что я, колхозница. Ну, призналась в конце концов и я. А Вася посмотрел на меня и встал как вкопанный. И потом всё время шёл со мной рядом. Влюбился. Нас было две с половиной тысячи девчат. А он нас, воронежских, постарался лучше всех в казарме расселить – ток, чтобы против солнца были. Октябрь тогда был холодный страсть какой, а солнце ярко светило. Остальные девочки обижались – мол, земляков сразу удачно определил. Но шумите – не шумите, а уже расселили…

— Я очень счастливая, — говорит она. – И сейчас у меня всё хорошо. Здоровья бы вот только побольше! За мной ухаживают внуки. Вот, например, недавно, внук Коля приехал. Видит – я сплю. Натянул на меня покрывало, поцеловал. Чего ещё желать в жизни? И руководство страны не забывает обо мне. Вот почитай, что мне Путин написал, Леночка, — протягивает письмо-телеграмму с поздравлениями.

P.S. Когда мы с Александром Хлоповских, который снимал нашу встречу на видео, уходили от Фёклы Егоровны, она нас провожала у своего «наблюдательного пункта» — окна в прихожей. На улицу её не пускает внучка – вдруг поскользнется, упадёт на льду. Так что наша героиня встречает и провожает визитёров у окна. И пока мы уезжали, всё ловили воздушные поцелуи от Фёклы Новохатской. Ну и, конечно, посылали свои в ответ.