На фронтах Донбасса создается новый образ России…
{short-story limit=»840″}
В 1935 году гениальный немец Эрвин Шредингер предложил мысленный эксперимент, который стал самой знаменитой научной метафорой прошлого века. Представим себе кота в герметичной емкости, предложил Шредингер. В той же емкости находится крошечная частичка урана, ядра которого в любой момент могут распасться. Если ядро распадется, кот умер, если нет, кот жив. Но вероятность распада и нераспада равноценны. Поэтому для внешнего наблюдателя кот одновременно и жив, и мертв, пока он не откроет ящик. В таком состоянии периодически находится Россия.
Сторонний наблюдатель, который одним глазом видит собрание «хороших русских» в Вильнюсе, а другим – красные флаги победы над Мариуполем, не очень понимает, про какую страну говорят те и другие. Россия вообще за что? Что она хочет сказать миру, кроме того, что у нее есть газ и «Искандеры», а у других нет ни того, ни другого? Россия за мир во всем мире, что в переводе на русский означает обслуживание универсальной концепции «мы вам ресурсы, а вы нам загранпаспорт»? Или Россия за восстановление Советского Союза с его великими победами и Госпланом? Кот по имени Россия сейчас, вполне по Шредингеру, и жив, и мертв одновременно. Мы и сами не знаем, кто мы такие. Говоря с 2014 года сакраментальное «Крым наш», мы понимаем, что такое Крым, но совершенно не понимаем, кто такие мы.
Это странное историческое состояние вполне объяснимо. За 20-е столетие Россия дважды переживала моменты полного обнуления уклада, традиции и истории. Первый раз в 1917 году, второй – уже на нашей памяти, в 1991-м. Интересно, что в 1917 году желание горячих голов уничтожить память о прошлом было очень быстро остановлено мудрым Луначарским и последующими операциями советских пропагандистов. Память о Суворове, Кутузове, Пушкине и Столыпине на руинах царской России удалось дальновидно сохранить. Именно на базе этой памяти строился образ советской страны, которая побеждает зло и восстанавливает справедливость. Цивилизационный ценностный ряд исторической России не был прерван. СССР так или иначе, но принял в свои руки великое наследие предков и сумел интегрировать его в собственную идеологическую концепцию.
Мир, поделенный на два непримиримых идеологических лагеря, мог сколько угодно злобствовать за границами СССР, но внутри страны царили спокойствие и убежденная вера в величие Родины. Именно эта вера давала энергию для двух индустриализаций, победы в Великой войне и космических проектов. Новые победы опирались на старые, и каждый советский школьник взрослел с искренним желанием строить здание родины выше и лучше.
Никто не был идеальным, и Советский Союз тоже. Революция демократии в 1991 году привела к новой цивилизационной катастрофе. Казалось бы, все должно было повториться. На руинах старой страны попытки отказаться от истории должны были пресекаться умной властью, и обновленная Россия восстала бы из праха. Но что-то пошло не так. Руины были, попытки переписать историю были, а вот мудрой власти, которая бы их пресекла, не было. Все, что до сих пор говорилось за нашей спиной, внезапно вошло в наши дома. Мы с изумлением узнали, что мы вторичны и плохо цивилизованны, что русский медведь может только разрушать, что наша история полна кровавых преступлений.
Этот тренд, поначалу казавшийся смешным недоразумением, не будучи вовремя остановлен, со временем получил бурное развитие. Теперь на Западе убеждены, что русские не умеют пользоваться унитазом, а победу в Великой войне обеспечили одни украинцы.
Жители страны еще в начале 90-х годов кинулись яростно отбиваться от подобной бредятины. Однако власти смиренно склоняли голову и только поддакивали – да, все так, Сталин убийца, Иван Грозный убийца, Петр Первый убийца, да и с унитазами у нас плохо. И вообще мы мало что умеем, нам надо учиться и учиться. На руины в одночасье обнуленного русского тысячелетнего цивилизационного кода тут же пришли западные учителя.
Когда в 1996 году министр иностранных дел России Андрей Козырев попросил кого-то из американских лидеров придумать России ее национальные интересы, потому что он сам придумать их не может, американец чуть не поперхнулся шампанским. Не знаю, что он ответил российскому министру. Скорее всего, посоветовал снизить цены на нефть. Для представителя страны-конкурента такой министр иностранных дел был просто подарком судьбы. Уже тогда было понятно, что вовсе не коммунизм и не советская идеология так панически страшат Запад, а именно русский цивилизационный код, который только и мог породить сильную Россию. Только держа в памяти победы Кутузова и подвиг Ивана Сусанина, можно было рассчитывать на появление новых Королевых и Гагариных. Не будет этой гордой цивилизационной памяти – и у нас останется только нефть.
Понятно, что Россия Козырева и Россия Кутузова, Королева и миллионов ее жителей радикально различались. Россия Козырева послушно продавала Западу сырье и оставляла деньги на том же Западе, хладнокровно позволяя России Кутузова тихо подыхать с голоду. Россия Козырева спокойно пилила заводы, играла в финансовые пирамиды и проводила залоговые аукционы. Россия Кутузова теряла работу, нищала и пыталась доказать, что страна с такой великой историей не может быть продана с молотка. Россия Козырева отлично знала, что здесь она только зарабатывает, а тратить будет там. Россия Кутузова хотела жить здесь и здесь же воспитывать своих детей. Кот Шредингера был одновременно и жив, и мертв.
Когда на рубеже тысячелетий власть в Кремле сменилась, Запад рассчитывал, что аттракцион немыслимой русской глупости будет продолжен. Но президент Путин повел себя иначе. Вертикаль власти начала восстанавливаться. Разрушенные отрасли получили поддержку государства, ВПК буквально восстал из пепла, а следом за ним получили развитие и собственные технологические проекты.
Запад воспринял это как личное оскорбление. Но быстро понял, что не все потеряно, пока тысячи как бы российских «деятелей культуры» с иностранным гражданством в кармане могли вежливо убеждать россиян:
народ в России – это быдло, кино с литературой у вас бездарные, а унитазы есть только в Москве и то благодаря западным «друзьям». Пока Кремль работал над восстановлением экономики, другие специалисты работали над уничтожением русского цивилизационного кода.
То, что произошло 24 февраля 2022 года, большинство жителей страны поняли как сигнал: Россия Кутузова возвращается, Россия Козырева наконец уходит с исторической арены. Чтобы остаться в контексте научных метафор, скажем, что Россия с февраля этого года оказалась в состоянии точки бифуркации. Это такое термодинамическое состояние, когда равновесие системы нарушается. Точка бифуркации длится очень недолго.
В этот момент у системы появляется выбор между вариантами нового равновесного порядка. Обычно это выбор между хаосом и более высоким уровнем упорядоченности. Одна из главных особенностей бифуркации – ее непредсказуемость. Нет физических инструментов, которые могли бы предсказать, какой путь развития выберет система. Именно так и происходит в современной России.
Когда бойцы ЛДНР водружают над освобожденными городами красные флаги победы, они интуитивно говорят, что воюют и побеждают не во славу той позорной России Козырева, а во славу страны, которая живет в их сердцах. Россия сейчас воюет даже не против украинского нацизма. Она сражается за саму себя, за возвращение к себе настоящей.
Нельзя воевать за нефтяные доллары и даже рубли. Нельзя воевать за гражданство другой страны. Нельзя воевать за народ-быдло. Историческая Россия не про это. Там, на фронтах Донбасса, создается новый образ великой страны, которой не страшно взглянуть в глазах Запада и сказать – мы не похожи на вас.
Мы не знаем, какой будет Россия. Но мы верим, что она будет прекрасной. Потому что иначе ее просто не будет.
Ольга Андреева
