Мистика тоже часть реальности

Наш безумный, секуляризованный, скучный, серый и плоский мир отучил нас от того, что есть нечто необъяснимое и священное. Разговор о священном, о мистике, о высоком, о трансцендентном (извините за выражение) вызывает механические искажения мимики собеседника в виде зевоты и косых взглядов.

Такой одномерный и монохромный мир удобен и комфортен для детей глобального мира. Для того самого спектакля, о котором мы уже столько говорили. Для всемирного макдональдса, в любом аэропорту встречающего обездушенного и обесчеловеченного зомби, мотыльком летающего по всему миру.

Спектакль отрицает мистическое и замещает его зрелищем-на-продажу. Мистерия заменяется Мистером Иксом мирового цирка. Экстаз и восторги верующего в что-либо священное непонятны и недоступны для спектакулярных лжецов. И неважно, чем будет это священное — божеством, бросившимся под танк с гранатой дедом, возвышенным Светлым Будущим, уважением к жизни и мысли каждого живого существа рядом.

Бог ближе, чем мы думаем

Ведь божественное в конечном итоге есть не что иное, как ещё одно имя для порядка в обществе. Когда человек победил природу, он не утратил потребности в страшном и награждающем, наказующем и добром, жестоком и сочувствующем, недостижимом и поддерживающем божестве. Вот только теперь божеством стало общество. Тот, казалось бы, естественный порядок вокруг нас, в котором мы живём.

Улыбнуться бабульке на выходе из подъезда. Поздороваться с полузнакомым примелькавшимся лицом во дворе. Пропустить женщину в троллейбус. Помочь спуститься по лестнице городского парка инвалиду в коляске. Мы это делаем потому, что всегда чувствуем причастность к чему-то более высокому и значимому. Бабулька или инвалид для нас — это очередное лицо нашего сегодняшнего бога.

И дрыгаться на площади под крики «отбери у бабки паспорт, помешай ей голосовать» — это ещё раз убить бога. Вот с чего начался спуск в ад бывшей УССР.

И орать «ты живёшь на Украине — значит говори на украинском языке» или параноидально бегать по всей Одессе с истеричным срисовыванием, где есть вывеска на русском языке, чтобы призвать к ней внимание «патриотов» и СБУ, — это ещё раз убить бога. Вот чем продолжился этот путь в ад.

И снести памятник поэту, одна болдинская неделя жизни которого стоит для человечества бесконечно больше всей твоей ничтожной жизни «декоммунизатора» и «деколонизатора», — это ещё раз убить бога. Вот чем он сейчас разворачивается.

Убить не того бога, который находится вне тебя и вокруг себя, — убить бога в самом себе. Вот что самое худшее-то. Священный порядок общества не умрёт: умрёт неудавшийся убийца. А общество… Ну что же, отряд не заметит потери бойца.

Такие убийцы впускают в свою жизнь дьявола. Сатану. Ад. Для атеистов и агностиков — хаос, разрушение, смерть.

И здесь нет ничего мистического. Просто сейчас у нас есть слова «хаос» и «десоциализация», а несколько тысяч лет тому не было таких слов. Вот и всё.

Сатанизм — это не смешно

Непонимание этого порождает несерьёзное и пустое отношение к потенциально трагичным вещам. Во всяком случае, крайне опасным после их вскрытия и препарирования. Вон одна страна (ладно, на самом деле не одна) уже допрыгалась на своих козьих болотах, этих гнилых местах силы нечистой силы и гнили.

Но по этому пути идёт не только эта страна-назидание. Произошедшая несколько дней тому сеульская гекатомба — лишний пример того, как мало нужно, чтобы обрушить общество. Чтобы превратить его в стадо, толпу, отару, стаю.

И очень символично (или же закономерно?), что произошла эта добровольная и бессмысленная гекатомба в стране — отличнице школы вестернизации. Южная Корея, эта демографически вымирающая страна с нижайшим из возможных индексов фертильности, это омертвевшее и распавшееся общество, из которого за исторически ничтожный промежуток времени выдернули разом все позвоночники, сняли все обручи — и оно осело бесформенным киселём, аморфной массой (в том числе и био-), ракановски-глановской биомассой с планеты Десса.

Впрочем, символизмов и подсказок, при чём тут сатанизм и почему именно убийство бога в его даже наименее мистичном понимании сыграло здесь свою роковую роль, здесь множество.

И тот факт, что камешком, обрушившим психическую лавину толпы, стал идол. Айдол, как это сейчас модно говорить. Идол как источник смерти — что может быть более поучительным для тех, кто считает «замшелые религии» чем-то неважным, а разные глупые заповеди вроде «не сотвори себе кумира» — глупостью и немодным?

И тот факт, что смерть была принесена в этот мир в узком переулке. Это, конечно, не игольное ушко (да, нам известна этимология этого выражения и отсылка к узкому проходу в крепостных стенах Иерусалима) для верблюда, однако что-то мистическое в этом есть. И символичное — в том, что желание ограничить себе и другим свободу приводит к гибели.

И то, что основным контингентом кровавой жатвы (вот уж воистину где происходят кровавые жатвы, а не в распиаренном цээрушниками «голодоморе»!) стали двадцати-тридцатилетние идиоты. В обоих смыслах этого слова — и прежде всего в древнегреческом смысле.

Ведь идиот есть не кто иной, как персона, самоотстранённая от дел полиса. Не заинтересованная в политических (а следовательно, и общественных) делах. Не вкладывающая в них свои силы, время, внимание, ресурсы, а следовательно, безосновательно и неправомочно претендующая на права, равные со всеми остальными.

И если современная либеральная идеология не видит этой этической тонкости (у либералов вообще плохо с тонкостями и с этикой), то тысячелетний опыт человеческих сообществ умел различать их блестяще.

Юные идиоты, «живущие в глобальном мире и глобальном времени», как нам с гордостью о них повествуют апологеты глобального плоского ада, объедают общество, которое они «осчастливливают» своим наличием, как истые кочевники. Но и гибнут так же, как истые кочевники, — легко, бессмысленно, пусто, в погоне за иллюзорной безрезультатностью.

Жёлтый дьявол и золотой телец против бога

Однако совсем уж зашкаливает эта символичность — и скрытые за ней закономерности — при попытке взглянуть на неё с высоты полёта беспилотника.

Юные идиотики оказываются не чем иным, как сигналом всему миру о грандиозной поколенческой проблеме. И не надо сейчас упоминать глупейший пример со скрижалями времён Хаммурапи, где также нарекают на молодёжь. Это не нарекания. Это элементарное понимание, что, как писал один бывший человек, ещё когда он был человеком, «любую можно кашу моровую / затеять с молодёжью горлопанской, / которая Вторую Мировую / уже немного путает с Троянской». Интересно, кстати, как бы нынче он отнёсся к этой собственной мысли?

Так вот, поколенческий разрыв — это та трещина, та расщелина, тот разрыв, тот промежуток, тот просвет, куда глобальный мир вставляет своё лезвие, чтобы расшатать и обрушить конструкцию любого общества. Вот почему англосаксы так яростно и рьяно всегда работают именно с молодёжью и образованием. Вот почему из всех функций образования опустевшее общество Запада оставило для себя и навязывает своим колониям единственную и центральную — функцию идеологической обработки и индоктринации.

Ведь в пустые и плоские, а то и целенаправленно уплощённые и упрощённые, головы идиотиков легко внедрить и пиетет перед Князем Тишины. Их легко воспитать в преклонении перед Золотым Тельцом. Их легко приучить называть отцом Жёлтого Дьявола. Тем самым — легко превратить в братьев и сестёр самой Лжи.

Такие юные идиотики не будут удивляться и задавать лишние вопросы о странном наличии американских «правоохранителей» на месте трагедии через считанные минуты после сеульской гекатомбы. Ну в самом деле, что тут такого-то, американские солдаты в суверенной (?) стране? А вот мы, в отличие от них, спросим и поставим себе заметку. Это не только метка беспомощности и колониального статуса Южной Кореи, но ещё и подпись преступника. Неважно, вольного или невольного преступника.

Точно так же легко будет обеспечить отсутствие вопросов к совершенно бесчеловечной ситуации пропуска в бары по фейс-контролю и с оплатой, как это происходило в момент сеульской гекатомбы. Выживали только те баре, которые оказывались в барах за деньги и по фейс-контролю. И если и после этой истории будут вопросы к фразе «капитализм убивает», то лишь потому, что бесконечна не Вселенная, а человеческая глупость.

Наконец, предельным и высшим актом символичности, представляется, есть сам бикфордов шнур этого взрыва Смерти и Ада. Хэллоуин, этот яростно антисвященный, безмозгло низменный (и в этом смысле дьявольский) «праздник», который в последние годы ещё и приобрёл символичность отданности и похабной изнасилованности глобальным миром. Хэллоуин, этот праздник светящейся пустоты, пустоголового горения глаз, имитации и симуляции истинного страха. Когда на место страха перед божественным, перед грехом (как нарушением высшего порядка, порядка долга и чести, например) приходит страх перед нечистью и индивидуальной смертью (давно уже преодолённой в коллективности и единстве людей), мы куда лучше понимаем странную мысль, что дьявольское есть обезьянствование божественного.

Анатомия дьявола во плоти общества

Нам повезло. Мы стали свидетелями окончательного перерождения многовекового проекта. Свидетелями финишной прямой многовекового марафона. Зрителями и участниками драматического финала, где выстреливают все ружья, которые вешались на декорации в течение почти полутысячи лет.

Что ж, теперь мы знаем, что невозможно просто так лгать. Если общество как порядок есть истина, то дьявол и хаос есть ложь. Потому что истина единична и абсолютна, ложь же бесконечна в своей множественности и относительна в своей бессмысленности. И ложь, скрытая за лицемерным «таково моё мнение», — это не мнение, это дважды ложь. Которая к тому же убивает не только говорящего эту ложь, но и общество. Ибо никто не будет в следующий раз общаться с тем, кто ставит своё мнение превыше совместного, всеобщего, а следовательно, священного.

Теперь мы знаем, что дьявола Насилия можно выпустить из кувшина, но невозможно загнать назад иначе, как силой и принуждением. Все интеллигентствующие лжецы с их «миротворчеством», «нетвойняшествованием», «пацифистуцией» лгут не только в том, как можно достигнуть мира, но и в своём желании этого мира. Эти интеллигентствующие лжецы считают, что могут поставить Дьявола Насилия себе на службу, не понимая, что ложка у дьявола всё равно длиннее. Оказалось, что невозможно остановиться «всего лишь» на убийствах «беркутовцев» в Киеве и «антимайдановцев из Крыма» под Корсунем.

Теперь мы знаем, что священное отношение к обществу начинается со способности услышать другого человека. Дьявол — это неспособность слышать. Прежде всего, конечно, когда эта неспособность оловянными глазами глядит в прорезь прицела на того, кто всего лишь просит его услышать. Когда эта неспособность деревянным голосом повторяет мантры про «по закону есть лишь одна мова», «нужно сносить памятники русской оккупации», «в украинских городах не место советским названиям». Когда эта неспособность стеклянной ненавистью обволакивает любую попытку упомянуть слово «русский», моментально запуская пулемёт истеризованных мемов про «их мальчики умирают за унитазы», «русские женщины сейчас аплодируют Путину», «котятки русские больны» и многое, многое другое.

Вот так нежелание слышать в мелочах постепенно разрастается и занимает весь отведенный ей объём, превращая бывшего живого человека в гранитного истукана.

Сбрось бога с поезда прогресса

Теперь мы знаем, что риторика прогресса, прав человека и «обеспечения разнообразия» скрывает за собой бесконечную вмороженность в плоский мир ада. Сбросив с поезда прогресса не только Пушкина, как к этому призывали моральные нигилисты вековой давности, но и бога, пусть в даже наиболее приватизированных, атеизированных и рационализированных формах, мы на полном ходу влетаем в вечный мороз движения сквозь снег и лёд, холод и ненависть, эгоистическое стремление к наживе и бессмысленную гонку за пустыми «ачивками».

Теперь мы знаем, что, выпотрошив из себя и из мира смысл в виде со-мыслия с другим человеком, мы встречаемся лицом к лицу с дьяволом бессмысленного произвола и ложной, зато такой брендированной, свободы. Дьявол — это пустота в себе и вокруг. Пустота, заполняемая жертвоприношениями, гекатомбами, требами, закланиями, педотизиями, тайлаганами. Столь любимая к цитированию пустая и преступная фразочка про «дерево патриотизма», которое нужно иногда «поливать кровью патриотов и тиранов», в конечном итоге есть не что иное, как требование новых и новых треб, заклинание про всё новые и новые заклания.

Эти тайлаганы и даже иногда педотизии нужно вытеснять. Забывать. Устранять. Попробуйте-ка на ещё подконтрольной украинскому нацизму территории упомянуть про Аллею Ангелов! Попробуйте-ка публично предложить вспомнить истинные истоки, настоящие причины разгуливающего там ада. Это часть огромной суммы запретов в бывшем обществе бывших людей, так когда-то гордившихся своим свободолюбием, историческими корнями демократии (аж в Запорожской Сечи находили, знаете ли). Ведь дьявол — это сиюминутность и вырванность из истории-прошлого-будущего. Нельзя, чтобы были улицы Рокоссовского и Ватутина, были памятники Ленину и Екатерине Великой. Да что там, нельзя даже, чтобы Переяслав был Хмельницким, а Новоград — Волынским. И даже просто Новоградом.

Если расширить эту мысль, то дьявол вообще оказывается обрывистостью, сиюсекундностью (даже не минутностью), это, как говаривал принц Флоризель, держа в руке пистолет, рубленость фраз, мыслей и жизни. В самом деле, очень трудно разворачивать сложные мысли, проводить экскурсы в прошлое, думать на сложные темы, когда тебе в глаза смотрит чёрное око пистолета, а твой указательный палец холодится курком. Зато возникает иллюзия полной свободы, торжества жизни, главной возможности быть «вольным гражданином, которого боится государство, потому что у него есть оружие». Правда, недолгая иллюзия.

Вот только осмыслить эту недолгость невозможно. Потому что дьявол — это вечный сарказм и ирония, приносящая в жертву даже священное. Невозможно вести сложную беседу с обуреваемым дьяволом, с беснующимся, с этим больным синдромом Туретта, потому что у него нет другого регистра, кроме регистра иронии и сарказма. Как у сломавшегося аккордеона. Серьёзность воспринимается как «душность». Трагичность жизни (пока она не добирается, конечно, до самоценного беснующегося) обрекается на замалчивание или же на то, что её потребляют, превращают в приватизированный и присвоенный символ своей приобщённости к чему-то модному.

Модность смерти, трагичности и жертвенности — что может быть более дьявольским, более юродски-омерзительным, более низменно-проклятым?

Дай волю дьяволу — убей свободу человека

А теперь, собственно, то, для чего мы проводили весь этот детальный анализ.

На лимесе России сейчас развёрнут идеальный полигон дьявола. Его ставка (не так уж далеко от предыдущей ставки дьявола век тому, от «Вервольфа»). Его царствие и его руинизированное Дикое поле.

Где дьявол ненависти, разрушения, хаоса, крушения человечности и цивилизованности питается жизнями людей и бывших людей. Где смерть вернула себе жало, а ад — свою победу. Где христианство уступает разнообразным сектам — от РУН-веры до Константинопольского «патриархата», от УГКЦ до «ПЦУ-СЦУ». Где на месте доверия — неверие и доносы. Где священное рухнуло, и на его обломках пляшут мелкие и мелочные бесы.

И это не только церковническая констатация. Это констатация человеческая, социальная, политическая, культурная, психологическая.

Ведь всё, о чём мы говорили выше, проявляется на израненной и измученной территории бывшей УССР. Развивалось и нагнивало девять лет — и прорвало мутным и вонючим потоком гноя.

Желание ограничить себе и другим свободу, приводящее к гибели? — Сколько угодно.

Сотворения себе кумиров — языческих, антихристианских, низменных, отвратительных? — От «новейших героев Украины» до мессианизма украинских телепроповедников вроде Люсьены Арестович.

Поколенческая разорванность, исключающая какую-либо возможность общности и единства? — И культурная, и повседневная, и экономическая. Вот почему именно на территории бывшей УССР буквально процветает эйджистский шовинизм с наиболее реакционными и жестокими формами расистского и дарвинистского отношения к старикам.

Преклонение перед Золотым Тельцом? — Да если там и осталось какое-то поклонение и что-либо священное, то именно перед ним. Начиная с описания любой сколько-нибудь значимой суммы денег (начиная примерно с сорока тысяч гривен) в долларах и заканчивая выстраиванием соответствующих иерархий и предпочтений. Именно этим нынче и объясняется бум волонтёрства. Не каким-нибудь патриотизмом или сплочением народа вокруг партии и рулевого, а невозможностью иначе заработать хоть сколько-нибудь заметные деньги.

Подмена священного псевдосвященством Хэллоуина? — Впереди планеты всей. На Украине его уже пафосно именуют не иначе, как «тыквенный спас». Сопоставить с языческим кельтским празднованием один из самых чистых и высоких христианских праздников — что может быть более отвратительным?

Пустоголовое горение глаз? — Во тьме ввергнутых в мракобесие и бесовство мрака городов только оно и остаётся.

В таком концлагере, в котором дана воля самым страшным демонам и бесам, человек существует в постоянном режиме страха и выживания. Вот они, плоды «демократических устремлений» и «свободолюбия» в чистом виде.

В таком концлагере, где из сердец людей вырваны моральные и священные стержни (чем бы они ни были — памятью о Великой Войне или Декалогом, Кодексом строителя коммунизма или преклонением перед Пушкиным и Чайковским), никакая денацификация невозможна без водворения на своё место высокого. Священного. Достойного. Всеобщего. Значимого.

Иначе будут повторяться и сеульская гекатомба, и одесская Хатынь, и колумбайны, и креативно-шутливые речёвки про цифры один, четыре, восемь и восемь, и многое, многое другое.

Мистика тоже часть реальности. Даже реальности тех, кто в неё не верит.

Андреас-Алекс Кальтенберг