Постимперское заблуждение Британии
data-testid=»article-title» class=»content—article-render__title-1g» itemProp=»headline»>Постимперское заблуждение Британии10 минутСегодняСегодняОглавление
Мы больше не можем полагаться на наших американских кузенов, сокрушается редактор британского информационного портала UnHerd Мэри Харрингтон.
Для Британии стакан падает. (Автор: Крис Джексон/POOL/AFP/Getty)Для Британии стакан падает. (Автор: Крис Джексон/POOL/AFP/Getty)
Мне удалось спасти лишь несколько предметов из дома моего покойного отца, когда его освобождали. Но среди них были два предмета, которые, можно сказать, завершают эпоху в британской истории. Первым был барометр, подаренный предку Харрингтона «его коллегами из HM Customs Harwich» в 1903 году. Второй — издание 1969 года сборника политических речей Еноха Пауэлла.
Барометр символизирует расцвет мореплавания в Британии, когда на большинстве судов были такие приборы. Даже для такого бюрократа, как мой предок, документировавшего плоды этой морской торговли в Таможенном доме в Харидже, этот предмет был бы богатым символом своеобразного сочетания рискованности и научного педантизма, характерного для морской традиции нашего острова.
Пауэлл, между тем, запечатлел бурю противоречивых чувств в Британии, которая совсем недавно потеряла империю, основанную этой мореходной традицией. Эта путаница отчасти объясняется тем, как произошла потеря: отчасти из-за чрезмерного растяжения и упадка, а отчасти из-за смертельного удара, нанесенного одной из бывших колоний Британии — Америкой.
В свою очередь, такое близкое родство позволило создать впечатление, что это не столько отцеубийство, сколько передача эстафеты. Вместе, как надеялись англоязычные страны «Запада», они оставят империализм как таковой в прошлом и создадут мирный, процветающий мир для всего человечества. Но сохранится ли эта утешительная фантазия, если Америка XXI века откажется от этого нейтралитета и сама станет империалистом?
Похоже, что именно к этому мы неожиданно пришли: фактическая глобальная гегемония, которую Америка долгое время осуществляла косвенно, через паутину якобы нейтральных международных правил и обязательств, уступила место более откровенному духу экспансионизма. Речь идет не только о духе «федерализма бесконечных границ», воспеваемом в манифесте новых правых директора фонда «Наследие» Кевина Робертса, или амбициях Илона Маска по колонизации Марса. Похоже, это имеет и земные территориальные последствия: недавно избранный президент Дональд Трамп отказался исключить возможность использования американской экономической или даже военной силы для расширения территории США в зонах предполагаемого геополитического интереса. Потенциальными целями, как сообщается, являются Гренландия, Канада и Панамский канал.
Очевидная готовность Трампа полностью отказаться от многолетней роли «мирового полицейского» в пользу активного участия в соперничестве великих держав вызвала шок во всем мире, а газета Financial Times недавно предупредила, что он «рискует превратить Америку в государство-изгой». Но если оставить в стороне вопрос о том, возможны ли вообще «государства-изгои» без «глобального полицейского», следящего за соблюдением правил, перспектива открытого участия Америки в соперничестве великих держав поднимает глубокие культурные и политические вопросы, в частности, для Великобритании.
Помимо нашей мореходной истории, о барометре моего отца, доставшемся ему по наследству, можно было бы с большей романтикой сказать, что он символизирует специфически англоязычное сочетание любви к дому и жажды странствий, которые вместе являются общим культурным стержнем как для британцев, так и для американцев. Безусловно, те исторические англичане, которые отправились заселять Новый Свет, обладали этими качествами в разной пропорции по сравнению с теми, кто странствовал, но, подобно Бильбо Бэггинсу, всегда предполагал, что в конце концов вернется в Шир. Тем не менее, будь то австралийцы, канадцы, британцы или американцы, представители англоязычной диаспоры склонны признавать эту беспокойную, бродячую черту в нашем национальном характере.
В отличие от этого, в антологии Пауэлла моего отца отражены важнейшие события в специфической послевоенной политической истории Великобритании, отличной от истории более широкой англоязычной диаспоры. В частности, Пауэлл осуждал самоуспокаивающее поведение, характерное для правящего класса Британии с момента заката империи: совокупность заблуждений, поддерживаемых на практике фантазией о преемственности диаспоры и «англосферы».
Ведь когда это произошло, удар от свержения Британии с поста ведущей нации нашей бывшей колонией был смягчен этим чувством родства. Как отмечает историк Найджел Эштон, премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан знаменито проанализировал передачу власти в классических терминах, сказав своему коллеге Ричарду Кроссману, когда война еще продолжалась, что британцы «являются греками в этой американской империи» и должны управлять штабом союзных сил, «как греческие рабы управляли операциями императора Клавдия».
Это качество связи между членами расширенной семьи, смешанное с соперничеством, ярко отражено в литературе послевоенного периода, например в классическом шпионском романе Джона ле Карре «Жестянщик, портной, солдат, шпион». На фоне прохладного воздуха начала семидесятых, обрывистых фраз и скупости на гроши британские агенты секретных служб в романе называют своих американских коллег «кузенами». Это неоднозначный термин, часто употребляемый со смешанным негодованием и презрением: «Зачем все рассказывать кузенам?».
Это также не было полностью необоснованным. В то время как Макмиллан, возможно, — по крайней мере, поначалу — был настроен оптимистично в отношении того, что Британия займет влиятельное постимперское положение, став любимой ласточкой нового гегемона, другие, включая Пауэлла, относились к этой динамике более холодно. Как отмечает Джеймс Барр в своей истории британского и американского соперничества на послевоенном Ближнем Востоке, бывший премьер-министр Великобритании Энтони Иден вспоминал, что в конце сороковых годов Пауэлл предупредил его, что «на Ближнем Востоке наши большие враги — это американцы». Иден признался, что лишь много позже он понял то, что уже понял Пауэлл: двоюродные братья могут быть как конкурентами, так и родственниками.
Это был не единственный момент прозорливости Пауэлла. К тому времени, когда антология, которую я нашёл на полках моего отца, была опубликована в 1969 году, он уже был персоной нон грата, став ею из-за его печально известной речи 1968 года об иммиграции в Содружество. Но в книге «Свобода и реальность» поражают не столько взгляды Пауэлла на миграцию, сколько его проницательная и прозорливая оценка неспособности британского правящего класса психологически адаптироваться к сокращению сферы влияния и положения страны.
Более века, отмечает Пауэлл, британцы привыкали к тому, что «Британия» означает также Индию, и, как он выражается, «привыкли мыслить в тех терминах, которые иногда называют „глобальными“». По мнению Пауэлла, потеряв географический охват реального мира, Британия должна была сосредоточиться на Западной Европе. Но вместо этого, не в силах отказаться от привычной глобальной перспективы, британская элита создала из обломков империи и войны две идеи: во-первых, «Содружество», а во-вторых, «особые отношения», в которых мы должны были стать Грецией для американского Рима в совместном стремлении к всеобщему миру.
По мнению Пауэлла, это было колоссальным самообманом, в котором «исчезающие последние остатки […] некогда огромной Индийской империи Британии превратились в миротворческую роль, над которой никогда не заходит солнце, и в которой […] в партнерстве с Соединенными Штатами мы поддерживаем мир во всем мире». По его мнению, это была затея, не имеющая под собой никакой логической или реальной основы, которую превосходили только фантазии о Содружестве, организации, которая, по его мнению, была полна противоречий и требования которой часто шли вразрез с национальными интересами Великобритании.
Полвека, прошедшие со времен расцвета Пауэлла, похоже, не излечили британскую элиту от подобных мечтаний. Наоборот, она усугубила их, добавив третью: панъевропейский постимперский проект взаимной колонизации, обычно называемый ЕС. (Пауэлл прозорливо выступил против него на том основании, что он нанесет ущерб парламентскому суверенитету). И хотя Brexit в какой-то мере, к лучшему или худшему, отменил участие Британии в этом проекте, у нас все та же зацикленность на «положении Британии» на «мировой арене», как у Гиацинта Бакета.
Мы также не избавились от рабского стремления продемонстрировать «лидерство», превзойдя даже Америку в преследовании американских внешнеполитических приоритетов. Между тем, даже всё более яростные требования «репараций», исходящие от предполагаемых друзей и союзников по «Содружеству», похоже, не способны изменить укоренившееся убеждение британского правящего класса в том, что это образование в некотором фундаментальном смысле является хорошим и необходимым для нашей страны.
Но одним из важнейших столпов, на которых покоилась послевоенная, постимперская Британия, всегда был американский геополитический нейтралитет. Идея заключалась в том, что нам не нужно оплакивать империю, которая все равно была плоха, потому что англоязычное культурное и экономическое лидерство сохранится — оно просто перенесет свои капиталы, богатства и геополитические интересы на несколько тысяч миль на запад. Но это все равно был бы «Запад», все равно англоязычный мир, и все равно, пусть и с трудом, сохранялся бы тот же двоюродный дух.
Но идея о том, что Британия является «лидером» наряду с Америкой в поддержании глобального мира, основана на том, что Америка не только выполняет оборонную работу, но и прилагает хотя бы номинальные усилия, чтобы выглядеть нейтральной. Как же тогда быть Британии, если первое находится на рубке, а второе рискует быть отброшенным ради новой арктической «Большой игры»? В подлинно постлиберальной геополитике, к которой это приведет, Британия вряд ли сможет продолжать сидеть на нынешнем трехстороннем перекрестке между Европой, «Содружеством» и кузенами.
Это жонглирование, несомненно, продолжалось так долго, как оно продолжалось, только потому, что самозваная роль Америки как «глобального полицейского» не позволила ни одному из наиболее бредовых последствий этой трифекты укусить слишком глубоко. Но стоит заменить Америку-полицейского на Америку-экспансиониста, и все быстро становится запутанным. Если, например, Трамп действительно аннексирует Канаду, государство Содружества, главой которого (пусть и номинально) остается король Карл, как должна отреагировать Великобритания? Аналогично, если он предпримет шаги в отношении ныне самоуправляемой датской территории Гренландия, должна ли Британия встать на сторону наших европейских соседей или она должна поддерэать «кузенов»?
Если Трамп действительно аннексирует Канаду, как должна отреагировать Великобритания?
По крайней мере, некоторые британцы чувствуют более тесное родство с англоговорящими жителями США, чем с нашими соседями по ту сторону Ла-Манша. Например, в последнее время как в Британии, так и в США звучат призывы к установлению более особых отношений, даже к аннексии Британии кузенами. Особенно для тех молодых, более оптимистичных в технологическом плане «право-прогрессивных» британцев, которые делают карьеру и следят за феноменом Илона Маска, поглощение США, скорее всего, будет восприниматься как формальность, а не как значительное изменение — и в любом случае как более выгодное предложение, чем сотрудничество с застойным и цензурно озабоченным ЕС.
С точки зрения как возрождающейся правой этнополитики Европы, так и специфической истории Британии, это действительно имело бы идеальный правый смысл. После того, как наши барометры отправились в кругосветное плавание, оставив диаспоры по всему миру, логически следует, что предполагаемая этнополитика английскости будет смотреть как за пределы Британских островов, так и в их пределы, в сторону этой диаспоры. (Захочет ли такая диаспора иметь что-либо общее с современной Британией — это, конечно, отдельный вопрос).
Тем временем для тех, кто по-прежнему привержен социал-демократии европейского типа, наши ближайшие соседи могут показаться более идеологически близкими, чем Новый Свет, не говоря уже о том, что они более географически значимы. А население Британии, которое теперь считается наследником Содружества, имеет гораздо меньше прямых исторических связей с США. У таких групп «Кузены» вряд ли вызовут в воображении картину WASP середины века.
Пока рано говорить о том, в какую сторону прыгнет Британия, хотя обратный ход Стармера на этой неделе по передаче Чагоса может быть признаком грядущих событий. Но мы покидаем прибрежные воды далёкого XX века — и, как говорили моряки, стакан падает. Ведь, если продолжить классическую аналогию Макмиллана, кузены, похоже, движутся по траектории от республики к империи. А если это так, то долгая эпоха самообмана Британии скоро закончится, а вместе с ней и отсрочка трудного выбора. Что для нас важнее: наследие империи, ближнее зарубежье или наша историческая диаспора? Я не уверен, что хочу это выяснить. Но у Британии нет перспектив наметить новый курс, пока мы не будем готовы ответить на эти вопросы.
© Перевод с английского Александра Жабского.
Приходите на мой канал ещё — буду рад. Комментируйте и подписывайтесь!