История играет важную роль в мировоззрении Пекина, но к Вашингтону это не относится. Или, чем отличаются стратегии Китая и США
Разные культуры по-разному видят и представляют реальность. Запад увлекается строгим реализмом: воспроизведением обнаженной анатомии тела и реалистичной визуальной перспективой. Китай больше заинтересован в представлении пустоты и символики разума. Различные формы репрезентации влекут за собой разные подходы к работе с реальностью.
Культура стратегий и война. Анатомия и перспектива привели к уверенности в способности людей контролировать, воспроизводить и совершенствовать свою личную реальность, которая, когда-то свободная, встала на свое место в естественном порядке, как в случае с рыночными силами. Тень пустоты требовала прямо противоположного подхода. Здесь реальность выходит из-под контроля человека и некоторая внешняя сила — сила государства — должна установить границы, чтобы сделать все возможное для того, чтобы жить в ней.
Стратегии аналогичным образом проистекают из взгляда на реальность. Стратегии, возможно, не определяются ранее существовавшими законами природы, которые могут привести кого-то к победе, но основаны на культурном и географическом восприятии реальности. Они начинаются с культурного восприятия своего положения. Например, концепция «ловушки Фукидида», которую сейчас очень модно использовать при размышлениях о противостоянии между США и Китаем, исходит из восприятия Афинами Спарты. В ее основе лежит мысль о балансе сил, который можно так, или иначе изменить.
Напротив, стратегии Китая основываются на другой предпосылке, которая заключается в том, что китайское единство может быть достигнуто. Пусть и в дальней перспективе. Как только это единство будет достигнуто, можно будет справиться со всеми другими проблемами и преодолеть их. Китайское восприятие родилось из опыта двух тысячелетий, основанного на том, что Китайская империя была более масштабной, с большим населением и большим богатством, чем все ее соседние страны вместе взятые. Следовательно, ни одна страна не могла бы подвергнуть опасности Китай, если бы центральная власть страны твердо придерживалась бы порядка.
На Западе это не работает. Так, соседние страны не бросили вызов унитарной Римской империи, протяженные границы которой были чрезвычайно хрупкими и не имели естественной защиты. Римская империя веками сдерживала угрозу Персидской империи, прекрасно зная, что эту опасность невозможно устранить, потому что она растянет империю до новых границ, поставив ее в прямой контакт с другим опасным царством, базирующимся на Индийском полуострове. Опыт Александра Великого, который фактически потерпел поражение из-за его собственных нескончаемых успехов в еще более великом, бесконечном мире, отпечатался в умах римлян. После смерти Александра его огромная империя просто распалась на дюжину королевств. Мир был слишком велик, чтобы его можно было завоевать и удержать. Это ментальное осознание привело к политике сдерживания и баланса с Персидской империей со стороны Рима и Византии. Он стал компасом стратегии на восточно-римской границе.
Сдерживание германских племен с севера также имело первостепенное значение. Их нельзя было завоевать и победить, потому что новые племена все равно приходили из Восточной Европы. Их нужно было сдерживать, как-то приручить и управлять ими, но не было возможности установить стабильный мир, потому что они могли подвергнуть опасности в любое время очень уязвимую и слабую северо-восточную границу. Центром империи было море, Средиземное море, связанное с системой морских перевозок, которая включала Красное и Черное моря, которые в определенный момент находились под властью римлян, а также простиралась до Каспийского моря через Кавказ.
Тогда это не было определенным пространством; его границы описывали землю вокруг этого пространства, но его удерживала высокоэффективная транспортная система и дороги, которые до сих пор являются стандартом. Другими словами, Римская империя, хотя и была империей, должна была управлять границами, и любой конкретный вызов мог угрожать единству королевства: персы или новые варвары, приходящие с краев империи, будь то германцы или славяне, гунны или арабы. Таким образом, идея баланса сил также была унаследована Римской империей.
Трещины Китая. Китайское положение было другим. Степи были слишком обширными и малонаселенными, чтобы полностью контролировать их. Они должны были контролироваться системой дани, в которой племена, живущие в степи, теоретически признавали суверенитет сына Небесного, предлагая дары и получая обратно больше, чем они давали. Собственно, император расплачивался с приграничными головорезами какими-то защитными деньгами и сдерживал их угрозой разрушительного возмездия. Империя на самом деле сказала: возьми эти деньги и будь счастлив, или мы нападем на тебя. На самом деле империя знала, что «деньги на защиту» дешевле, чем полномасштабная атака.
Китай в то время существовал не как ментальный, а как физический блок. Он был окружен границами, похожими на пустыню Сахара для Рима. Границы необходимо было контролировать, но они редко представляли собой угрозу существованию. Или они были экзистенциальными, только если имперское единство изначально находилось под угрозой. Тогда негласное предположение, что Китай, наоборот, удерживал центр, удерживая страну вместе; если это будет достигнуто, ничто иное не может быть оспорено.
Реальность китайской географии в настоящее время изменилась. Поскольку Китай получил полный контроль над Тибетом и положил конец независимому существованию этой территории в качестве буферного государства/зоны между Китайской и Индийской империями. Были также вторжения Запад. Восприятие Пекином методов защиты своей территории полностью изменились.
Теперь Китай является частью большого мира, где он составляет меньшинство по сравнению с остальными. Это около 20% населения и 15% мирового ВВП. Кроме того, это меньшинство и в соседних районах. Все соседние страны вместе взятые — Индия, Бангладеш, Мьянма, Таиланд, Вьетнам, Япония, Индонезия — экономически и по численности населения больше, чем Китай. Это создает другую реальность для Китая, в то время как культурное восприятие в Китае остается прежним. Китай по-прежнему считает, что, если ему удастся контролировать свои окрестности, где проживает 60% мирового населения и 70% мирового экономического роста, он, в конечном итоге, будет доминировать в мире.
Китай, сознательно или бессознательно, не рассматривает свою главную стратегию как стратегию поддержания баланса сил, управления растущими или убывающими державами на своих краях. Он рассматривает его как один из способов закрепиться в значительной части мира, а затем повторить и расширить свою 2000-летнюю модель правления. То есть поставить Китайскую империю в центр и более или менее сдерживать остальной мир, что не будет проблемой, если центр останется сильным. Эта теория имеет решающее значение для понимания того, что делает Китай и что он делает не так, для его же блага.
Чтобы добиться этой доминирующей силы, Китаю следовало сделать две простые вещи: одолеть две более значительные экономические и демографические силы на границах (Японию и Индию) и подготовиться к какой-то политической реформе, которая сделала бы китайскую политическую систему более эффективной и приемлемой для своих соседей и остального мира, который привык к более либеральной структуре правления. То есть, Китаю следовало бы попытаться расширить свое политическое присутствие мирным путем, и ему следовало бы попытаться развеять глобальные политические опасения по поводу жесткости своей политической системы. Это не сработало.
Китаю, напротив, удалось противостоять и Индии, и Японии, и он не сделал свою политическую систему более приемлемой. Это сделало его более неудобоваримым. Его экономическая система не стала более интегрированной в мир, что могло бы превратить ее в центр экономической и глобальной торговли. Он стал более закрытым. Это было сделано путем постоянного отказа от полностью конвертируемого юаня или тщательного реформирования своей финансовой системы. В этой ситуации Китай победил сам себя и, в конечном итоге, затруднил себе переход к стратегической победе. Тем не менее, в нынешнем затруднительном положении дела еще далеко не окончены.
Китай в имперские времена был объединен системой дорог и каналов, которые делали внутреннее сообщение легким и удобным. Китайская стратегия нового Шелкового пути заключалась в основном в том, чтобы распространить свою традиционную дорожную систему на евразийскую сушу и выйти на Европу, как Европа достигла Китая до открытия Америки. Обозначив Шелковый путь, Китай попытался вернуть себе центральное место в Азии, Евразии и, следовательно, в Пекине. Система и стратегия терпят неудачу, потому что игнорируют центральную часть континента, Индийский субконтинент и японский технологический центр. Поэтому согласие Европы и новый подход к слабым странам Центральной Азии и Ближнего Востока никоим образом не могли перевесить противодействие стольких могучих стран.
Но идея «Один пояс — один путь» вобрала в себя европейскую концепцию силы, которую Китай, возможно, поддерживал еще в начале 15 века, но от которой вскоре отказались: идея превращения в морскую державу. Китай осознал, что в нынешнем мире ему необходим морской выход, чтобы противостоять нынешнему присутствию Америки в океане, и поэтому он должен был последовать примеру европейских держав.
Попытки закрепиться на море основывались в основном на окружении Индии. Шри-Ланка была заманена в финансовую ловушку, Пакистан также был вовлечен деньгами. Обоим странам были обещаны портовые сооружения для китайских военно-морских амбиций, да и Мьянме тоже. Таким образом Индия была окружена со всех сторон; на севере был сам Китай; на западе был Пакистан; на востоке — Мьянма; и на юге — Шри-Ланка.
Римские дороги Америки. Таким образом, Индию можно подчинить и заставить уступить. Если Индия сдастся, Китай получит военно-политическое влияние в Азии, и там у всех все пойдет под откос. Однако такой стратегии, как знаменитая игра Го, необходимо следовать, глядя на более широкую картину. В данном случае, пока Китай пытался окружить и осадить Индию, Индия вышла из затруднительного положения, стремясь развивать связи с другими странами, а затем попыталась сама окружить Китай. Индия связалась с Японией, Вьетнамом, Австралией и США, чтобы представить свою ситуацию как доказательство глобальных амбиций Китая и глобальной угрозы. Таким образом, это способствовало наступлению на Китай.
В этой игре о взаимной осаде есть много элементов, которые необходимо тщательно рассмотреть. Игра еще не окончена; Индия не является строго унитарной страной. В нем царит межфракционная борьба, различия каст, религий и этнических групп. Существует активное партизанское движение, и каждые две недели в результате беспорядков погибают десятки людей. Она сталкивается со многими опасностями и проблемами при проведении конфронтационной политики с Китаем и союзе с этими странами. Более того, попытка премьер-министра Моди сформировать новую унитарную индуистскую идентичность может спровоцировать новые столкновения.
Тем не менее, поскольку Китай пытался стать морской державой, Америка думает взять страницу из китайской стратегии Шелкового пути, чтобы построить инфраструктурную сеть и усилить свое глобальное политическое влияние. Президент Джо Байден назвал его B3W (Build Back Better World). Поскольку Римская империя управляла своими морями благодаря сети дорог, Америка рассматривает возможность спонсирования сети железных дорог по всему миру, избегая Китая и его союзников.
Мировой океан, очевидно, для Америки то же самое, что великое Средиземное море для Рима. Это расширяет его финансовую и культурную мягкую силу по всему миру, открывая новые источники развития и роста. Более того, Америка может поддержать этот недавно созданный антикитайский альянс и транспортную сеть своими технологиями, которые, возможно, все еще остаются самыми передовыми.
Здесь есть разница с Китаем. Поскольку Китай пытался расширить свою морскую мощь, в условиях существования мощной морской державы и, следовательно, прямо контрастировала с ней. Новая железнодорожная сеть Америки просто заполнила бы пустоту. Идеи Китая о новом Шелковом пути реализовались едва-едва, да, и в настоящее время нет альтернативы спонсируемой США глобальной сети железнодорожных систем.
Эта концепция, однако, может помочь глубоко изменить американское мышление о своей стратегии. Соединенные Штаты могут постепенно начать думать о стратегии, которая больше не является частью дизайна баланса сил, которым можно управлять через систему контактов, сетей и дружбы. Америка могла бы де-факто начать думать о контроле у себя дома, на американском континенте, и оттуда оставить свой политический след на остальных континентах. То есть Америка была бы центральным государством, а остальной мир — ее периферией.
При этом Америке было бы лучше, чем Китаю, потому что это действующая держава. У него более приемлемая политическая система и полиэтническая социальная система, позволяющая впитывать людей и идеи из разных этнических групп. Следовательно, она может маргинализировать и, в конечном итоге, положить конец исторической стратегии Китая. Здесь действуют разные восприятия и разные стратегии, проистекающие из разных представлений, и у Америки объективно много трудностей, как и у Китая. Трудно думать о том, чтобы быть центральной державой над остальным миром как все под Небесами, и сложно уравновесить это с традиционной западной теорией баланса сил.
Здесь можно найти еще один поворот. Китайские и западные стратеги любят изучать Сунцзи как выдающегося военного теоретика. Тем не менее, китайская традиционная стратегия, возможно, лучше представлена в Мози, который первым ввел технические методы ведения боевых действий; подготовка к защите от вылазок, наводнений, проходки туннелей или нападения с лестницей; и организация для сигнализации команд. Мози объединил это с всеобъемлющей системой управления государством, чтобы эффективно противостоять атакам врага, и создал первое всестороннее исследование по логики и физики в древнем Китае. Вкладом Мози в науку Китай пренебрегают, но его дело «просачивается сквозь поры», и его традиция, возможно, дала логическое основание для размышлений о системе государственного управления для противодействия атаке. Китаю следует подумать о том, чему можно научиться у Мози сегодня.
ФРАНЧЕСКО СИСЦИ