Актуальность Азии растет за счет Европы (вторая часть интервью с Карин Кнайсель)

Это вторая часть интервью, состоящего из двух частей, с Карин Кнайсль, энергетическим аналитиком и бывшим австрийским министром иностранных дел. В июне 2021 года она была избрана независимым директором правления «Роснефти» и 20 мая 2022 года вышла в отставку. В интервью, состоящего из двух частей, аналитик по энергетике прогнозирует рост благосостояния стран Азии, не входящих в ОЭСР.

Адриэль Казонта: Согласно оценкам Международного энергетического агентства, представленным в World Energy Outlook в 2017 году, природный газ в будущем будет играть важную роль в качестве источника энергии. К 2040 году потребление газа будет на 40% выше, чем сейчас. Кроме того, к тому времени население Земли вырастет с 7,4 млрд. до 9 млрд. человек. При корреляции между спросом на энергию и приростом населения на две трети в Азии и на одну треть на Ближнем Востоке, в Латинской Америке и Африке, каковы перспективы Европы (ближайшие и долгосрочные)?

Карин Кнайсль: Что ж, Европа становится все более и более «неуместной». Демографически и, к сожалению, политически тоже не имеет значения. И в настоящее время я пишу книгу с рабочим названием «Реквием по Европе», потому что Европа, в которой я выросла, и Европа, которой я была предана, перестала существовать. Но если вернуться к фактам и цифрам, потреблению газа и демографическим изменениям, то речь пойдет об Азии, не входящей в ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития). Здесь играет музыка. Это не Япония, где за последние 15 лет у нас было больше подгузников, используемых для пожилых людей, чем для детей.

Это очень показательно. Это Азия, не входящая в ОЭСР, и мир, не входящий в ОЭСР, где есть демографическая активность и где также будет спрос, потому что будет своего рода новый средний класс, как бы мы ни определяли его как средний класс в будущем. Это уже не то определение, которое мы изучали несколько десятилетий назад, но оно есть, и оно не внутри ЕС Европы, а за его пределами.

Энергетика — это фрагментарная компетенция, но наши лица, принимающие решения, не до конца поняли, что у них нет монополии в этой области. В настоящее время это не только Канцелярия премьер-министра против Министерства окружающей среды или против Министерства экономики. Сюда входят полугосударственные компании, ренационализированные компании (например, EDF во Франции), полунационализированные компании и частные фондовые биржи. Так что это настоящий цирк, с которым вам придется столкнуться, если вы хотите разработать последовательную энергетическую стратегию.

АК: Многие утверждают, что для Европы было ошибкой стать зависимой от России в том, что касается газа и нефти. У меня вопрос, какая альтернатива, и если есть она?

КК: Определенно, и в прошлом были попытки. Австрийцы, немцы и итальянцы, смотрели на Иран как минимум 25 лет, если не дольше. И было время между 2000 и 2005 годами, когда Мохаммад Хатами был президентом, и были такие проекты, как «Набукко» (я лично никогда не доверяла этому проекту), которые остались только как проекты. Но были вложены миллионы и созданы структуры, чтобы обойти Россию. И об этом было очень четко сказано. Например, этот знаменитый проект Nabucco, который оставался проектом в течение 15 лет, так и не смог получить ни одного контракта на разведку, но вокруг него было много маркетинга. Европейская комиссия также широко рекламировала его, потому что уже существовал очень иррациональный подход к России. Это не пришло из ниоткуда.

Это огромная тема. Я с большим удивлением заметила, насколько иррациональны отношения. И это началось задолго до 2014. Итак, на повестке дня был Иран, но затем пришли г-н Ахмадинежад и резолюции Совета Безопасности ООН от 2007-08 годов, которые исключили Иран из SWIFT. А когда было заключено ядерное соглашение JCPOA (Совместный всеобъемлющий план действий — СВПД), во многих столицах ЕС снова возродились большие надежды. На иранский энергетический рынок бежали все – и французы, и итальянцы, и, конечно, немцы. А через год они сдались, потому что все поняли, что давление со стороны США было слишком сильным; несмотря на то, что санкции Совета Безопасности были сняты, санкции США все еще были. Так что все отходили. А потом, в мае 2018 года, СВПД каким-то образом разрушили США. Сейчас они пытаются перезапустить СВПД, но я не думаю, что это произойдет.

Я не была в Иране пять лет. Тем не менее, я бы сказала по своему отдаленному наблюдению, хотя сейчас, находясь в Ливане, я немного ближе, и я надеюсь побывать там, я думаю, что иранцы сегодня находятся в гораздо лучшем положении. У них больше свободы передвижения. Их крылья больше не подрезаны, как семь лет назад. Теперь у них есть стратегический союз с Китаем. Санкции, которые есть, их никто не применяет. Они экспортируют все, что могут экспортировать. Что им нужно, конечно, так это технология для новых инвестиций. Мое предположение заключается в том, что они не собираются широко открывать двери, чтобы сказать: — «Да, пожалуйста, Германия, приезжайте, давайте подключимся к тому, на чем мы остановились 15 лет назад, с точки зрения выполнения каких-то инфраструктурных проектов, СПГ в Европу» и т. д. Я не думаю, что это произойдет, потому что нет доверия. Доверия было мало, но за последние 15 лет доверие полностью исчезло с иранской точки зрения.

И все иранцы знают, что, как я всегда говорю, «трубопроводы и авиалинии движутся на восток». И Иран — это не только старая держава Персидского залива. Это также центральноазиатская держава, как всегда, и держава Каспийского бассейна. Так что он смотрит столько же на восток, в частности на Индию, Пакистан и Афганистан, конечно, сколько смотрит в Средиземное море на Ливан, где я сейчас живу. Но его реальные интересы, конечно же, в Персидском заливе и Средней Азии. Пока рано говорить об этом, но я чувствую, что не только Иран, но и арабские суннитские нефтемонархии, как их иногда называют, будет нелегко заманить в новое партнерство с любым консорциумом ЕС. И это по историческим причинам.

Так что есть Россия, и ее газ так просто не заменишь. Была, конечно, и Ливия. Возьмем такую ​​австрийскую компанию, как OMV. У нее было 25% своего нефтегазового портфеля в Ливии. Но затем последовала замечательная гуманитарная интервенционная операция под руководством Франции, которая быстро обернулась сменой режима в марте 2011 года. Таким образом, Ливия могла бы стать идеальным поставщиком газа, потому что ливийские газовые месторождения относительно неиспользованы и находятся очень близко к Европе. И многие сейчас мечтают о Восточном Средиземноморье – Левантийском бассейне. Проблема здесь в морской демаркационной линии. Другими словами, кто что получает? Есть Израиль, Кипр, Турция, Ливан и Палестина. С морским правом царит трясина, и очень немногие здесь действительно применяют Конвенцию ООН по морскому праву. Вместо этого они все делают свои маленькие дела в рамках двусторонних соглашений. И, честно говоря, если бы меня попросили провести бурение, я бы сначала проверила, есть ли у меня какой-либо другой проект, который немного менее сложен, потому что этот дорогостоящий и политически сложный. И самое главное, у нас сейчас такие высокие цены.

Но мы знаем, что рецессия с нами, и она не остановится на Рождестве в качестве подарка. Это будет с нами как минимум до 2023 года. И когда у вас будет такая резкая рецессия в тандеме с инфляцией, рано или поздно произойдет обвал цен на товары. Я не думаю, что они вернутся туда, где они были, может быть, в начале 2021 года из-за уязвимых линий снабжения и конфликта в Украине.

Всякий раз, когда у вас есть боевые действия, конечно, нефть и газ остаются высокими. Но инвестировать сейчас и обнаружить, что через три года вас ждет другой уровень цен, непросто для компаний, которые находятся под огромным давлением со стороны своих акционеров и непредсказуемой системой санкций. До этого года вам уже требовались огромные международные юридические офисы, которые сопровождали бы вас при каждом телефонном звонке, чтобы сообщить вам, разрешено или запрещено вам делать этот телефонный звонок из-за санкций против кого бы то ни было.

АК: Как мы знаем, Россия уже давно находится в процессе, среди прочего, энергетического разворота в Азию, а Москва и Пекин в настоящее время находятся на завершающей стадии строительства первого трубопровода, который сможет поставлять газ из Сибири в Шанхай. Не похоже, чтобы Москва в ближайшее время оказалась в изоляции в том, что касается поиска новых рынков сбыта для своих энергоресурсов. Мне также кажется, что Европа нуждается в России больше, чем Россия нуждается в Европе. Если я прав, действительно ли в интересах Старого континента обращаться с Москвой как с врагом и толкать ее еще дальше в объятия Пекина?

КК: География — это то, что вы никогда не сможете изменить. А европейский континент очень трудно определить, потому что мы не знаем, где он заканчивается и начинается. Есть Британия и Азорские острова. Я житель Средиземноморья, и для меня Средиземноморье — это центр европейского наследия. Так что, если бы это зависело от меня, я бы объединил все средиземноморские страны с чем-то европейским. Но мы определенно недооцениваем важную общую тенденцию. И когда я служила министром иностранных дел Австрии, меня раздражало это отсутствие подлинного геополитического мышления среди моих коллег. И даже если у них нет способностей к геополитическому мышлению, то, по крайней мере, у них должен быть в штате человек, обладающий этим пониманием. Но его там нет, и это наивное поведение. А теперь это превращается в очень опасную ситуацию, потому что у нас полное игнорирование реальности, географической реальности, товарной реальности, основной концепции дипломатии.

В 2020 году я опубликовала книгу под названием Diplomatie Macht Geschichte, которая представляет собой игру слов на немецком языке, потому что, с одной стороны, в ней говорится, что «дипломатия делает историю», но macht также означает «власть», так что, с другой стороны, «История дипломатической власти». И это огромная книга. Я написала ее как учебник для студентов вузов. Но вы можете обобщить эти 500 страниц в одно предложение и сказать: «Дипломатия — это сохранение каналов связи вопреки всему и при любых обстоятельствах». Другими словами: «Продолжайте разговаривать друг с другом при любых обстоятельствах». И единственные, кто в настоящее время занимается дипломатией, — это члены турецкого правительства.

АК: Как сказал Отто фон Бисмарк, «единственная константа во внешней политике — это география». На этой ноте, каков должен быть смысл существования Европы в будущем? Является ли это продолжением в значительной степени неудавшегося атлантизма или, возможно, чем-то еще?

К.К.: Что касается смысла существования Европы, давайте не будем забывать, что было хорошее время процветания, когда континент состоял из небольших образований. То ли мы возвращаемся во времена греческих городов-государств (полисов), которые находились в острой конкуренции друг с другом, то ли мы идем к концу 18 века и Священной Римской империи германской нации (глубоко раздробленной на территориальном уровне), это примеры того, когда Европа процветала. Каждый маленький государь хотел иметь лучших изобретателей, лучшие университеты и лучших учителей. Так что Европа была вся в конкуренции, и самые светлые умы могли работать с этим государем, а если бы у них возникали недоразумения, то они уходили к другому правителю.

Было много достаточно разрозненных мелких образований, и эта малость была преимуществом Европы, потому что создавала конкуренцию и огромное количество университетов. И это то, что сделало Европу. Европа должна снова стать местом плюрализма и свободы (которой она больше не является).

АДРИЭЛЬ КАЗОНТА