Даже Бразилия обогоняет Россию в гонке за технологический суверенитет, зато у нас самая большая армия ученых
Когда в 1949 году Китай создавал свою Академию наук, он сознательно копировал советскую модель — централизованную, иерархическую, ориентированную на решение стратегических задач государства. И это сработало. Советская наука обеспечила СССР технологическим суверенитетом: от запуска «Спутника» до создания собственных микросхем, реакторов и станков. Китайцы усвоили урок: наука должна быть не просто «местом для размышлений», а инструментом национального развития.
Сегодняшняя Китайская академия наук (CAS) — это уже не калька с советского образца, а элемент гибкой, многокомпонентной системы, в которую входят университеты, корпоративные R&D-центры, государственные фонды, технологические парки и даже армейские лаборатории.
По данным Всемирного банка, в 2024 году Китай направил на исследования и разработки 2,65% ВВП, что составляет около 550 млрд долларов. При этом более 75% этих средств поступают из частного сектора, что свидетельствует о тесной встроенности науки в экономику.
Число корпоративных научно-исследовательских организаций перевалило за 150 тысяч — почти в три раза больше, чем десять лет назад, — а количество сотрудников, занятых в НИОКР, достигло 5 миллионов человек. Ежегодно Китай выпускает около 50 тысяч STEM-докторов, в то время как США — примерно 34 тысячи. Когда кто-то из западных экспертов пытается утешать себя разговорами о «качестве» китайских исследований, цифры тихо хихикают.
В прикладных областях картина ещё более красноречивая. Только в сфере чистой энергии в Китае действуют или строятся 54 промышленных проекта коммерческого масштаба — втрое больше, чем в США. В таких ключевых направлениях, как аккумуляторы, альтернативные топлива, материалы и электрификация транспорта, Китай стал не только крупнейшим производителем, но и крупнейшим генератором технологических знаний.
Не случайно именно там европейские и американские автоконцерны внезапно учатся делать то, на что у себя дома тратят годы. Немецкие инженеры признают, что создание полуавтономных функций в Китае заняло у Volkswagen около 18 месяцев, тогда как в Германии на это ушло бы минимум четыре года, если не четыре с половиной — с обязательной паузой на внутренние споры и ритуальные коммерческие переговоры с поставщиками.
Иностранные компании это прекрасно чувствуют: только в Шанхае число их R&D-центров за пять лет выросло с 441 до 631. В Пекине за десять месяцев было открыто 58 новых центров, доведя общее число до 279. Mercedes-Benz, BMW, Volkswagen, Stellantis — всего западные производители заключили технологические партнёрства минимум с 38 китайскими компаниями и институтами. Даже Renault, которая вообще больше не продаёт машины в Китае, внезапно решила открыть там центр исследований, чтобы хотя бы понимать, что происходит на самом быстрорастущем технологическом рынке мира.
Сравним с Россией. По официальной статистике Росстата, в 2024 году внутренние затраты на НИОК составили 1,13% ВВП — чуть более 40 млрд долларов. Это втрое меньше, чем в Китае в абсолютном выражении, и в два с лишним раза — в относительном.
При этом львиная доля российских расходов на науку приходится на госсектор: более 65% — это бюджетное финансирование, прежде всего через Российскую академию наук (РАН) и связанные с ней структуры.
РАН — колосс с тысячами учёных, 13 отделениями по научным направлениям, тремя региональными отделениями (Сибирским, Дальневосточным, Уральским) и 15 научными центрами. Формально — мощнейшая инфраструктура. Фактически — bureaucratically ossified institution, в котором бюрократия давно подменила содержание.
Сотни научных советов, комиссий и комитетов при РАН создают иллюзию активности, но не производят ощутимых технологических результатов. За последние десять лет доля российских патентов в глобальном объёме не превышает 0,3%, а доля высокотехнологичного экспорта в структуре российских поставок за рубеж — менее 2%.
В Китае же за тот же период число патентов выросло в пять раз, и уже с 2019 года Китай — мировой лидер по их количеству. Китайские корпорации — Huawei, CATL, BYD, BOE — не просто используют науку, они формируют научную повестку. Государственные программы вроде «Made in China 2025» или «Китай 2035» жёстко связывают научные приоритеты с промышленной политикой. В России же наука в лучшем случае существует параллельно экономике, а в худшем — в полном отрыве от неё.
Глобальный контекст подчёркивает масштаб отставания. США тратят на НИОК 3,5% ВВП, Германия — 3,1%, Южная Корея — 4,9%. Даже Бразилия и Индия опережают Россию по доле расходов на науку в ВВП. Но главное — не объём, а эффективность: в странах-лидерах наука напрямую интегрирована в производственные цепочки, стимулирует стартапы, формирует новые рынки.
В России же система замкнута на себя: учёные пишут статьи для Web of Science и Scopus, чтобы пройти аттестацию, а не чтобы создать продукт. Монографии, глубинные исследования, фундаментальные открытия — всё это либо игнорируется, либо обесценивается в пользу метрик, ориентированных на западные рейтинги.
Парадокс в том, что Россия сохранила советскую научную базу — институты, кадры, оборудование. Но лишила её смысла. Вместо того чтобы превратить науку в двигатель модернизации, её превратили в административный ресурс — средство распределения грантов, должностей и статусов.
В то время как Китай, начав с копирования советской модели, построил гибкую, результативную экосистему, где фундаментальная наука и промышленность работают в одной связке.
Таким образом, проблема не в отсутствии учёных или лабораторий. Проблема — в отсутствии национальной стратегии, где наука воспринимается не как «культура», а как ключевой инструмент суверенитета.
Пока в России не будет пересмотрена сама логика организации научной деятельности — от финансирования до оценки результатов — никакие «тысячи академиков» не обеспечат технологического прорыва. Ведь даже самая большая армия с топорами не победит армию с гиперзвуковыми ракетами — особенно если та ещё и знает, зачем и против кого воюет.
Но зато Россия лидирует по количеству ученых. Это огромная армия, которая когда-нибудь непременно «выстрелит». Она сейчас не может дать массовый залп – вероятно, перевооружается с топоров на рогатки, а когда порох изобретет, то и пищали себе позволить сможет. Вот тогда мы всех и порвем!