Экономика абсурда: угольная отрасль приносит стране убыток, но горняки продолжают рыть землю
Железная дорога в России всё чаще напоминает гигантский конвейер, по которому в убыток перевозится не товар, а экономическая иллюзия. Уголь — третья часть грузооборота РЖД — приносит компании не прибыль, а системные убытки: 127 млрд рублей за 2024 год, 41 млрд — за первые четыре месяца 2025-го. При этом угольщики пользуются максимальными скидками — до 45% на восточном направлении. Это не поддержка отрасли. Это перекачка ресурсов от одного государственного актива (РЖД) к частным бенефициарам, чьи интересы давно перестали совпадать с национальными.
Но проблема не в «жадности угольщиков» и даже не в «недальновидности чиновников». Проблема — в отсутствии экономической логики в самой модели. Россия продолжает экспортировать уголь как сырьё, хотя мировая экономика уже десятилетиями движется в сторону добавленной стоимости.
Мы сжигаем провозные мощности, чтобы возить дешёвый уголь в Азию, в то время как Европа и Азия сами инвестируют в углехимию, водород, редкоземельные элементы из золы и шлаков. А Кузбасс, сердце российской угледобычи, остаётся промышленной пустошью с зарплатами в 133 тысячи и бюджетом, лишь на 15% зависящим от «своей» отрасли.
Что делать? Не «запрещать», а перестраивать стимулы. Не «вводить пошлины», а менять правила игры так, чтобы выгодно стало не вывозить, а перерабатывать.
Во-первых, льготы на перевозку угля должны быть не отменены одномоментно — это вызовет коллапс, — а постепенно заменены на инвестиционные обязательства.
Сегодня РЖД теряет деньги, потому что тариф искусственно занижен. Вместо этого можно ввести тарифный коридор: базовый тариф — рыночный, но при условии, что угольная компания инвестирует в переработку (газификация угля, производство метанола, синтетического топлива, удобрений) — часть тарифа компенсируется через возвратные субсидии или налоговые вычеты.
Это не подарок, а обмен: государство поддерживает не добычу, а трансформацию. Такой механизм уже работает в нефтехимии — почему не в углехимии?
Во-вторых, экспортные пошлины на уголь — да, но не как источник бюджетного пополнения, а как инструмент ценового сигнала.
Цель — не собрать деньги, а сделать экспорт сырья менее выгодным, чем локальная переработка. Пошлину можно ввести дифференцированно: 0% — на продукты глубокой переработки, 10–15% — на энергетический уголь, до 25% — на коксующийся, если он идёт на экспорт без добавленной стоимости.
Вырученные средства не просто «направлять» в регионы — они должны возвращаться в виде софинансирования инфраструктурных проектов: газопроводы для синтез-газа, сети для избыточной генерации, центры переработки золошлаковых материалов. Это не раздача — это замкнутый инвестиционный цикл.
В-третьих, офшоры нельзя «запретить» — но можно сделать их экономически невыгодными.
Сегодня прибыль уходит за рубеж, потому что в России нет условий для реинвестирования: высокие риски, отсутствие долгосрочных контрактов, слабая судебная защита, поощрение хищнического разграбления страны на самом высоком уровне.
Вместо морализаторства нужно создать налоговый и правовой режим для «возврата капитала». Например: если компания направляет не менее 30% прибыли от экспорта угля в проекты по переработке на территории добычи — она получает льготу по налогу на прибыль, упрощённый режим валютного контроля и гарантии стабильности условий на 10–15 лет.
Это не принуждение — это выбор: либо платить полную цену за вывод капитала, либо получить преференции за развитие внутри страны.
В-четвёртых, превратить Кузбасс в энергетико-химический кластер — возможно, но только при наличии якорных проектов и государственного заказа.
Сам по себе рынок этого не сделает: слишком высоки капитальные затраты, слишком велики риски. Но государство может стать инициатором и гарантом спроса. Например:
— заключить долгосрочные контракты на поставку электроэнергии от новых угольных электростанций для дата-центров и водородных проектов;
— включить продукты углехимии (метанол, аммиак, синтетические смазки) в гособоронзаказ и программы импортозамещения;
— создать на базе Кузбасса федеральный центр переработки твёрдого топлива, аналог «Росатома» для угля, с едиными НИОКР, пилотными установками и подготовкой кадров.
Но для этого нужно построить угольные электростанции там, где он добывается, а не возить его вместе с породой за 4 тысячи километров, перегружать в портах на корабли, потому опять разгружать…
Это не фантазия. Такие модели работают в Китае, в ЮАР, даже в США — в штате Вайоминг, где угольные штаты активно инвестируют в улавливание CO и производство графена из угля.
Россия же продолжает жить в ловушке сырьевого мышления: «добыл — вывез — получил доллары». Но доллары уходят, а инфраструктура рушится, регионы беднеют, а РЖД — последний работающий актив — превращается в социальный лифт для олигархов.
Выход не в запретах, а в переопределении того, что считать «стратегическим». Стратегическим сегодня должно быть не количество тонн угля, отправленных в Китай, а объём добавленной стоимости, созданный на месте добычи. Не дешёвые перевозки, а дорогие технологии. Не экспорт сырья, а экспорт компетенций.
Иначе мы будем дальше возить «камни за тридевять земель» — не ради будущего страны, а ради прошлого нескольких собственников. А это уже не экономика. Это колониальная модель в собственном доме.