Эвакуируюсь, но не сдаюсь!

Человеческие сообщества существуют по неизбежным, вероятно, закономерностям. Одной из них является необходимое существование тех самых обсмеянных и обхохоченных скреп.

Да-да, и не надо кривиться. Неважно, как это называть: солженицынским ли словом «скрепы» или совсем «неватным» словом «обручи» от модного американца Трэвора Хирши, ― но это существует.

И можно с сарказмом наблюдать, как люди, готовые бить морды за то, что Apple лучше Samsung, а Nikon круче Canon, иронизируют над «скрепоносцами» и заявляют, что для них нет ничего святого. А можно ― внимательно анализировать, что же наскладировано в головах у людей. Хотя занятие сие далеко не всегда приятнее аврального дня ассенизатора.

Если так, то я здесь первый!

Так вот, одной из скреп любого сообщества являются герои. Даже не так ― Герои. Вот теперь правильно.

Герой ― это тот, кто построил этот мир и нас вместе с ним. «Сквозь грозы сияло нам солнце свободы, и Ленин великий нам путь озарил, нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил!».

Герой ― это тот, кто очистил мир от чудовищ и дал новую жизнь всем людям. «Маршал! поглотит алчная Лета эти слова и твои прахоря. Все же, прими их — жалкая лепта родину спасшему, вслух говоря. Бей, барабан, и военная флейта, громко свисти на манер снегиря».

Герой ― это тот, чьим духом и чьей жизнью его потомки и наследники питаются. «…ядите: сие есть Тело Мое, и: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя» (Мф 26:26), конечно.

Герой ― это тот, кто принёс в жертву себя всего, своё собственное сердце, за други своя. «Что сделаю я для людей?! ― сильнее грома крикнул Данко. И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из неё своё сердце и высоко поднял его над головой».

Герой ― это тот, благодаря кому люди вообще себя осознают людьми, а множество «я» сплетается в могучее «мы». «Нас двести миллионов, всех не перевешаете! Вам отомстят за меня!»

Герой, в конце концов, это «лицо» человеческого сообщества, его главная характеристика и самохарактеристика, его визитная карточка и его одёжка, по которой встречают. «Я ― Спартак!».

И вот только что мы стали свидетелям того, как Спектакль попытался покуситься на глубины глубин Реальности и создать своих героев. Не супергероев, аллах бы с ними, а именно героев. Супергерои Спектаклем уже давно освоены и, похоже, интересны только носителям симптоматики имбецильности. А вот героизм не освоен. А интересен слишком многим.

И ведь заход был осуществлён по всем канонам поэм и эпосов. Превосходящий враг, немеркантильная цель, три героя… Так почему же вместо Трёх Героев, трёх мушкетёров, трёх богатырей получились «Герои-3»?

Вот и попробуем ответить на этот вопрос.

Я не трус, но я сдаюсь

Ведь, в конце концов, победа над военной силой без победы над идеей, овладевшей массой этой военной силы, неполна и неокончательна. А Спектакль очень не хочет уступать место Реальности, Спектакль цепляется своими тентаклями за существование, даже если жизнью это не назвать. Спектакль надеется ещё попить кровушки из живых. И уже поэтому нужно навороченное Спектаклем разгрести ― нужно ничуть не менее, чем разминировать и обезопасить огромную территорию «Азовстали».

А ведь территория-то колоссальная. Огромный подземный город: 26 километров одних только подземных тоннелей, причём не просто так тоннелей, а способных выдержать ядерный удар. И это не преувеличение. Репортёр Игорь Жданов показывает следы авиабомбы, которая, несмотря на свою мощь, не обрушила даже самое верхнее бетонное перекрытие. А ведь там под землёй пять таких этажей было.

И одиннадцать квадратных километров. Это вам не махонькая и насквозь простреливаемая Брестская крепость (у которой не было таких подземных фортификаций и которая по площади-то втрое меньше была) и не дом Павлова, не правда ли? Это пятая часть государства Сан-Марино. Это город Путивль или город Броды. Заранее укреплённые.

Комфортабельные условия для начала, не правда ли? Тут-то «смысл атаки и лязг боевых колесниц» можно изучить самым непосредственным образом, превратив маленькие свои мозги во Вселенную для целого общества. Сделать, в конце концов, так, чтобы «на Земле не хватило мрамора, чтобы вырубить парня в полный рост».

Детям Спектакля и этого мало. Хорошо, пойдём в этой игре в поддавки ещё дальше. Предложим им немаленькое такое количественное превосходство, поражавшее и удивлявшее даже самих штурмовавших. До последнего указывалось, что количество штурмовавших «украинскую Мецаду» уступало количеству защищавших. Андрей Медведев сообщает, что постоянно в штурме участвовало едва ли две сотни человек против, напоминаю, двух тысяч. Трудно подобрать исторические аналогии ― разве что, может быть, суворовские штурмы. Напомню, что и при штурме Измаила, и при взятии Туртукая штурмующие войска уступали защищающимся ― во втором случае в пять раз.

Ну так то Суворов. Эпический герой, богатырь, львиное сердце, крылья орлиные, говоря словами Г. Державина. А что тут?

Спектакль ― это не то, за что приносятся жертвы на алтарь будущего. Спектакль ― это не то, ради чего нужно сначала исчерпать все возможные и даже невозможные ресурсы. Вот почему эти хищные, но трусливые дети Спектакля, как свидетельствует военкор Сладков, даже не использовали все имевшиеся у них вооружения (вплоть до танков, артиллерии и БМП) и припасы (военкорами упоминаются даже «пятилитровые бутылки, забитые крупами»).

Итого.

Сдался целый мотострелковый полк (или два десантно-штурмовых полка) в развёрнутом составе. Не исчерпав возможностей сопротивления. Не ослепнув в катакомбах Брестской крепости, не в истлевшем обмундировании, не с закопчёнными и заклинившими автоматами.

Вот тут уж даже сам Спектакль оказывается бессилен. И свидетельством этому ― растерянно-поражённое молчание с украинской стороны. Как мне не раз жаловались обыватели с территории Украины, «а наши, падлы, молчат!»

Да потому и молчат, что Спектакль не всемогущ. Даже Спектакль, столкнувшись с Реальностью, не всемогущ.

Нормальные герои всегда идут в обход?

А самое страшное для этого неогероизма (негероизма?) ― это полное несовпадение с героизмом в одном страшном и коротком слове.

Когда я был совсем маленьким, я слушал по радио всё подряд. Интересно ведь. И развиваться надо. Так когда я слышал слово «пленум», то, не зная, что это, не смог спросить у родителей его смысл. Ведь из тех немногих книг, которые прочитал к тому моменту, уже знал, что «плен» ― это что-то позорное, нехорошее, трусливое. Поймут ли современные дети не только смысл этого слова, но и смысл этой моей невозможности спросить?

Даже далеко не энциклопедическая начитанность к тому моменту уже вживила в меня страшность и позорность слова «плен». Это можно понимать как сознание русского и советского ребёнка, воспитанного на трагическом эпосе Великой Отечественной, а можно ― как сознание сына здорового общества, понимающего, что такое настоящий героизм. А можно и просто посмеяться над таким глупым мемуаром.

А тем временем Спектакль предлагает нам поверить в то, что нормальные герои пойдут в обход. Через СИЗО Ростова и госпитали Новоазовска. Что герои вообще бывают «нормальными» и что ими становятся те, кого заранее назначают в тик-токе и твиттере, фейсбуке и инстаграме. Что сдача в плен ― это не помеха героизму.

И когда люди шутят, что «Азовсталь» сдалась сразу после окончания Евровидения, то в этом наблюдении лишь доля шутки. Гниль Спектакля ими ощущается без специальных регистрационных приборов.

Спектакль разлагает и превращает в гниль всё, к чему он прикасается. Начиная с мирового создания героического ореола и заканчивая «заранее назначенностью» героев. Спектаклю был дан Реальностью ровно месяц. Ровно месяц, день в день, прошёл между отменой штурма В. Путиным и окончательной сдачей «Азовстали». Месяц смоляной, резиновой, вязкой, как умершее на наших глазах Третьвековье, тягомотины Спектакля. Очередного сериала, в котором натужные и бездарные кастинг и шоу-раннерство пытались компенсировать колоссальным бюджетом и рекламными кампаниями.

Ну а чего, с абсурдно-тупыми сериалами предыдущих лет ведь получалось? Ведь верили же в Грету Тунберг, в «Белые каски», в девочку Бану Алабед, в свидетельство Наиры, в «Игру престолов» и в сериал «Чернобыль», в супергероев Циханоускую и Гуайдо, в Алекса Навальны и в мистер Родченкофф? Почему же сейчас не поверить?

А потому, что Спектакль небесконечен. Экзистенциальный спор Ивана Жилина и Римайера на наших глазах дополняется абсолютным аргументом в пользу Ивана. Спектакль небесконечен. Он не может заместить собой всю Реальность, сколь могучие бюджеты ни вливай и каких хитрых маркетинговых приёмов ни применяй. Поэтому всему миру всё равно придётся отказаться от слэга, рано или поздно.

Даже прижизненная глорификация, этот болевой приём Спектакля, пытавшегося заместить саму Реальность, не срабатывает. Папа римский, «молившийся» за спасение, как потом выяснилось, отпетых сатанистов и идолопоклонников (впрочем, ну о чём это мы? Впервые, что ли, папам римским молиться за фашистов и сатанистов?), ушёл из Реальности этого мира, но не изменил её.

О, мой застенчивый герой, ты ловко избежал позора!

А ещё благодаря этому акту агонизирующего Спектакля мы увидели собственными глазами то, что и без того было известно, но только, конечно, в теории.

Украинский нацизм не готов умирать. Он готов убивать. Но не умирать.

Если уж оригинал глубоко вторичного, поверхностного и примитивного украинского нацизма был в этом не силён, то что говорить о холуях и подражателях.

Если уж внуки Гёте, Гегеля, Клаузевица, Шиллера, Шопенгауэра, Мольтке, Гейне, Ницше далеко не проявляли тот массовый героизм, которым отличался советский народ в Великой Отечественной, то их «омерзительные шестёрки» готовы претендовать только на то, чтобы быть супергероями в мире марвелов и нетфликсов, но никак не в мире реальных стихий вроде солнцепёков и смерчей.

Если уж среди детей и внуков великой немецкой нации не нашлось в своё время ни одного, кто бы повторил подвиг Панкратова (ну или Матросова, если так понятней), то чего ждать от наследников и внуков волынских резунов и белоцерковских инквизиторов.

Это не взор героя ― спокойный, достойный, честный, натруженный. Это зырк волка (повторяю, недаром в эстетике любого фашизма столько волчьего), зырк детоубийцы и мародёра, труса и шкурника.

Поразительно то, что перед лицом этой трусости даже прагматические соображения перестают срабатывать. Ведь они знали, что лично повязаны с этим государством и его преступлениями, и всё-таки сдались.

Всё-таки не стоило этих застенчивых героев называть достойными противниками. Надрессированными, натасканными, злобными, страшными, матёрыми, опасными, жестокими, лютыми (сколько ещё я могу делать работу за профессиональных журналистов-то?), свирепыми, беспощадными ― сколько угодно. Но достоинство противника исчисляется не только его боевыми характеристиками. Не знаю, кто в российских медиа «вбросил» это слово, но он был категорически неправ.

А вот Р. Кадыров, лаконично резюмировавший «Нет духа, нет идеи», был прав. Не будучи специалистом по истории, сей перспективный телеграм-блогер с двухмиллионной аудиторией интуитивно схватил самое главное в героизме.

…И нас безмолвно мужеству учил

Потому что героизм переступает через то материальное, в котором мы живём. Через те самые прагматичные и меркантильные соображения, о которых мы выше упоминали. Через всё ― вплоть до собственной жизни.

Герой отказывается от себя и своего во имя другого. И во имя духа и идеи.

Неизвестный герой, о котором нам в детстве рассказывал С. Маршак, сначала отказался от собственных планов на сегодняшний день, от своей безопасности, а потом отказался от мирской славы и человеческой благодарности. Он дважды оказался героем. Этот чисто советский персонаж как мало кто прочувствовал завет «да не увесть шуйца твоя, яже творит десница твоя» (Мф 6:3).

Герой отказывается от всего мирского, а в конечном итоге ― от самого себя, но делает это не славы ради, не признания для, а для спасения другого, для помощи ему. Вряд ли Николай Масалов ждал попадания в Вечность и того, что он и спустя почти век будет вызывать ненависть и попытки кощунства со стороны потомков и последышей нацизма.

Здесь же мы наблюдаем строго противоположное. А. Ходаковский свидетельствует, что бойцы ВСУ были истощёнными, тогда как герои «на две ставки с почасовкой сверху» в лице «азовцев» ― нет. Последние ещё и забирали в свою пользу все ресурсы у первых, добавим штришок.

Кстати, и попытки разрушить героику строятся именно так же. Вспомните, как долго все 1980-е и 1990-е как штатные предатели здесь, так и ординарные пропагандисты там (вроде уже упоминавшихся мною Т. Снайдера или Э. Бивора) пыжились продемонстрировать, что «не такие уж и герои были советские люди». Выходки всяких бильжей по поводу «шизофрении Космодемьянской» ― из той же серии.

Кстати, заметим в скобках, что до сих пор неосознанная и неразобранная подлая современная мифологема про Павлика Морозова ― тоже. Тут дело даже не в том, что Павлик не доносил, а только свидетельствовал в суде. И даже не в деталях его истории. Дело в том, что П. Т. Морозов ― это безусловный культурный герой, это человек, продемонстрировавший, что есть вещи поважнее, чем примитивные кровнородственные связи. Что доисторически-первобытные предписания «он твой родственник ― значит, он всегда прав» должны уступить куда более высоким требованиям общества, морали, коллектива, закона, справедливости. Уже поэтому этот пионер герой.

Но вернёмся к истинной природе героя. Герой никогда до конца не знает, станет ли он героем. Сможет ли он пройти свой путь, выполнить миссию, достичь конца. Ну в чём был бы героизм, если исход заранее гарантирован и предуготован? Героизм именно в победе, к которой ещё нужно прийти. А поэтому герой не хвастается, на рать идучи. И уж точно не нацепливает на себя бирки забронированного героизма в виде татуировок, символических фенек и штучек, не авансирует и не анонсирует премьеру своего героизма шевронами-одёжками.

И уж точно герой не будет обзаводиться штатным фотографом ― только в каком-нибудь комическом произведении. Как Волк в советском мультфильме, заранее себя фотографирующий со всех сторон. А вот Дмитрий Козацкий с кликухой Орест не только не видел ничего зазорного и странного ― он ещё и потребовал отправить свои фотографии на журналистские премии и фотоконкурсы. Сопровождая это пафосными и священными (если бы для таких людей существовало что-то священное) словами «место моей смерти и моей жизни».

Подобные нарциссично-комичные вещи ― это профанация самого героизма, даже если бы он там и был. С героизмом нужно быть очень осторожным. Героизм ― штука очень тонкая и тонкость очень штучная.

А здесь не хватает ни чувства меры, ни чувства прекрасного. Что может быть смешнее, чем герой, который пишет «до встречи»? Нет, не «прощайте», а «до встречи»? Представьте себе надпись кровью на стене каземата Брестской крепости «До свидания в барбершопе! Я эвакуируюсь, но не сдаюсь!» Вот откуда, между прочим, пошёл подобный сарказм. Это не русские тролли виноваты. У них как раз глубоко зашито безмерное уважение к формуле «Умираю, но не сдаюсь». «Неогерои» сами вызвали на себя огонь иронии и юмора ― и тем самым обрекли себя.

Час мужества пробил на наших часах ― и?

Но вот час мужества пробивает на их часах. Нужно показать, что все брошенные понты на берегу Понта ― это по делу. И?

А из-под земли начали появляться мешочники. Несуны. Трусы. Жлобы. Да ещё и моральные слепцы.

Ведь герой знает о своей судьбе и поступает сознательно ― вот почему Йозеф Швейк никогда не станет героем, он всегда комичен. Жертва героя осмысленна и сознательна. В этом и заключается героизм: разумное существо, понимая конечность своего разумного существования, перешагивает через ужас гибели ― и сознательно, целенаправленно жертвует собой. Побеждает или гибнет. А бывает, что побеждает и гибнет.

Нет, рифмы «розы» не будет. Мы не будем про нарколаборатории (найденные в том числе в подземельях «Азовстали»), про поставки американцами наркотиков «украинским героям», и даже про наследственность с «первитиновыми монстрами Гитлера» тоже не будем.

Всё куда проще. И страшнее. Вот Андрей Руденко свидетельствуют, что азовцы жили в совершенно иной реальности вплоть до того, что выходили «с баулами» и «вещами» и на все расспросы отвечали: «Когда поеду домой (!), чтобы было что носить» (!!!).

Переведу на доступный язык. Герои до самого момента сдачи в плен не понимали, в какой реальности они находятся, что их ждёт, каковы их ставки. Это супергерои комиксов и компьютерных игр, супергерои Спектакля. Трагедия только в том, что эти супергерои Спектакля совершенно неиллюзорно убивают реальных живых людей.

Какой любопытный героизм, не правда ли?

Бесславно сгнить в застое или скиснуть взаперти

Но есть ещё один очень важный вопрос: увидели бы мы это, если бы не решение месячной давности? Да нет, конечно. Помимо потерь, которыми бы сопровождался штурм, начинка «Азовстали» ещё и навсегда вошла бы если не в учебники, то в массовое сознание оболваненных украинцев и всего мира как запредельные (а на самом деле ― беспредельные) герои.

Вот и получается, что им попросту не дали шанса «стать героями» по законам Спектакля. Не только путём сложных переговоров и комбинаций с «выходами из подземелий» не дали воспользоваться живым щитом, но ещё и предоставили возможность продемонстрировать настоящую, а не истерично-накрученную готовность жертвовать собой и вести битву до последнего.

В эту же канву ложится и очевидный блеф, выраженный в вызвавшей такое возмущение фразе «не будем восстанавливать». Интеллектуалы и урбанисты, историки и патриоты уже успели выложить всё богатство своей лексики по поводу этого заявления Д. Пушилина, а ларчик-то просто открывался. Это была всего лишь часть кампании по «проверке героизма»: насколько герои готовы к тому, что их просто уничтожат, без оглядки на имущество, которое они наряду с мирными людьми попытались «взять в заложники». Естественно, что Мариуполь останется индустриальным городом, а преступники останутся преступниками.

Неизвестно, значит ли это, что, помимо военного планирования, в аналитике и прогностике происходящего на территории экс-УССР задействованы специалисты по архетипике героизма, но это очень интересный момент.

Боец не песней знаменит: что, скажи, ты сделал на войне?

А вот драма украинской недогероики в том, что снова перепутаны местами телега и лошадь.

Безусловно, героику нужно творить. Мало сделать поступок ― нужно ещё и сотворить описание этого поступка, сложить его поэтику и эпос.

Однако проблема в том, что героя нельзя вылепить из ничего. Это только Эрик Блэр, журналист-недоучка, мог поверить в то, что можно конвейерно штамповать разнообразных огилви без малейшего на то основания. Журналистам вообще свойственен перекос в восприятии мира в пользу Спектакля. Как сейчас каким-нибудь блогерам или экспертам.

А на самом такие древние, глубинные, я бы даже сказал хтоничекие фигуры, как герой, творятся не только средствами Спектакля, но и самой Реальностью.

Вот почему не вылепливаются герои ни из мазеп, ни из бандер, ни из петлюр, ни из коновальцев, ни из стусов, ни из драчей, ни из павлычек, ни из кравчуков. Не стоит ничего за их реальностью. Никаких сотворённых миров. Никаких построенных Домов. Никаких рождённых идей. Никаких священных образов. Ничего. Пустота.

А происходит это потому, что герой умирает и творит ради чего-то. Не просто так, а ради чего-то. Те самые «идея и дух». И смертью своей герой творит. И своим героизмом творит. Это может быть «смертью смерть поправ», это может быть горящее сердце Данко, это может быть «командир, я сел!».

А смерть ― это не Спектакль. Смерть как раз уничтожает Спектакль, разрывает его пластмассовые кулисы. Точно так же, как настоящая смерть оперного певца прекращает спектакль «Евгений Онегин». А вот умирать ради пустоты даже выжженные души нацистов не хотят. И сотворить из такого героику ну никак не получается.

Ведь есть ещё подобие людей ― и те, кто перед злом не отступают

Родовая травма украинской героики заключается и в откровенно бессмысленном и глупом лозунге «Герои не умирают» (не путать с «Подвиг твой бессмертен»). Герои как раз умирают и именно своей смертью становятся героями. И именно смертью ― или взглядом ей в лицо ― творят свой бессмертный подвиг.

Отказ же от смерти ― это отказ от героизма и вечности во всех смыслах. У героя есть шанс и остаться в живых, конечно (даже в матросовском подвиге находились те, кто оставался жив), но именно близость смерти, близость предела Реальности делает героя героем.

А вот лозунг «Герои не умирают» расхолаживает, вымораживает, заболачивает кипящую, огненную магму героизма. С одной стороны, если они не умирают, почему я тогда должен им следовать, в чём их героизм? С другой стороны, если можно не умерев стать героем, тогда зачем делать что-то сверх сил человеческих, что-то полубожественное?

А сейчас мы наблюдаем именно столкновение настоящего героизма ― и «подобия людей», из которых пиар-усилиями всего Ватикана и Англосферы пытаются сделать героев. А получаются ― объекты шуток про «бинго» или «фулл-хаус».

И если в конечном итоге единственным смыслом существования героя является изменение мира к лучшему, то медиагерои современного Спектакля меняют его к лучшему разве только в этом смысле.

Андреас-Алекс Кальтенберг