«Гроза двенадцатого года». Часть вторая

Смоленское сражение 1812 года

От вторжения Наполеона – к Смоленскому сражению

См. Начало

А ведь только на направление главного удара – на Вильно, где была ставка императора Александра, Наполеон бросил армию численностью до 380 тысяч! А ведь в Вильно армия Барклая-де-Толли насчитывала всего 120 тысяч, так как по плану Фуля другая русская армия под командованием прославленного Багратиона стояла в Гродно и насчитывала 60 тысяч бойцов. Вот и получаются те 180 тысяч, что составляли силы русских на западной границе. Была ещё армия генерала Тормасова в Молдавии и на Украине, но она прикрывала киевское направление, на которое наступали австрийские войска генерала Шварценберга, союзные Наполеону. Отдельный корпус маршала Даву в количестве 60 тысяч бойцов – и надо заметить – это был лучший корпус наполеоновской армии – был двинут отдельно от главных сил против армии Багратиона. Итого армия вторжения на территорию России составляла у Наполеона – 440 тысяч. Ещё полтораста тысяч оставалась в качестве резервной части Великой армии, но в течении всей кампании они вводились в Россию для восполнения потерь. В этих условиях только отступление в глубь России могло спасти армии Багратиона и Барклая-де-Толли. Императора же Александра наши генералы (скажем спасибо царскому любимцу Аракчееву) уговорили оставить войска и уехать в Москву, чтобы из-за превратностей войны «не осиротить любезное отечество». Без присутствия августейшей особы Барклай начал планомерно реализовывать свой план отхода к Витебску, намереваясь там соединиться с армией Багратиона.

Барклай-де-Толли

Есть распространённое мнение, что Барклай-де-Толли был слишком осторожен, опасался сражения с Наполеоном и хотел беспрерывно отступать в глубину России, но на деле это не так. Он, как трезвый стратег внимательно следил за положением дел в наполеоновской армии, он видел, что эта колоссальная, но рыхлая армия быстро тает по мере продвижения по тяжёлым дорогам России. Во-первых, наступила сильнейшая жара, распространились повальные эпидемии, как среди наполеоновских солдат, так и среди боевых коней этой армии. Во время перехода до Смоленска пало до 50 тысяч французских лошадей, а так как обозы Великой армии безнадёжно отстали на плохих русских дорогах, то среди наполеоновских солдат начался голод, они стали разбредаться в стороны, по окрестным деревням, грабить и искать пропитания. В результате местное деревенское население стало либо бросать свои дома, либо оказывать грабителям стихийное сопротивление. Усилилось дезертирство, особенно среди нефранцузской части армии, в результате чего до Витебска дошло только 220 тысяч французов из армии главного направления, так как пришлось Наполеону отделить часть сил армии в количестве 50 тысяч под командованием маршала Удино и послать их на петербургское направление, откуда подходили русские части, усиленные петербургским ополчением. Правда, для того чтобы прикрыть дорогу на Петербург, в частности – рижское направление, и Барклаю пришлось выделить из состава своей армии корпус генерала Петра Христиановича Витгенштейна, так что численность армий противоборствующих сторон довольно резко уменьшалась, причём, у Наполеона это уменьшение шло быстрее, но значительный численный перевес ещё у него сохранялся.

Итак, остановившись под Витебском, Барклай, который знал о больших потерях в армии Наполеона, решил дать ему там генеральное сражение. Но он рассчитывал на соединение в Витебске с армией Багратиона, отступавшей из Гродно через Бобруйск на Могилёв. Вперерез ему, через Минск двигался французский корпус Евгения Богарне, отрезая Багратиону путь к Витебску, а самого Багратиона неотступно преследовал лучший наполеоновский маршал Даву, его войскам удалось раньше Багратиона захватить Могилёв и стать на переправах через Днепр. Багратион со своей 2-й армией был, казалось, обречён. Его армия была уже почти окружена превосходящими войсками Даву и если бы она была разбита, то под Витебском погибла бы и армия Барклая, не получившая подкрепления, под ударом главных сил Наполеона и война закончилась бы полным поражением России… Над нашей страной нависла смертельная опасность! В могилёвских соборах уже служились молебны о здравии императора Наполеона и императрицы Марии Луизы, австрийской принцессы, недавно отданной «покорителю мира» в жёны и уже принесшей «маленькому капралу» желанного наследника, который должен был получить в наследство и завоёванную «варварскую Россию»… И тут Пётр Иванович Багратион, потомок грузинских царей из рода Багратидов, но на деле же потомственный русский полководец и лучший ученик Суворова, он обманул умнейшего, казалось бы, француза Даву. Багратион послал Даву письмо, где объявил, что собирается штурмовать Могилёв и вызывает Даву на бой по законам рыцарской чести! Даву поверил в это и сосредоточил свои силы у города, заняв там оборону, и оголив переправы у Днепра. Багратион же послав 3-4 тысячи бойцов демонстрировать «штурм Могилёва», который, конечно, «не удался», переправил всю свою армию через Днепр южнее Могилёва и устремился к Смоленску. Раздосадованный Даву немедленно же представил бои у Могилёва, как свою «блистательную победу» над Багратионом, но вот сам русский полководец был иного мнения и писал начальнику штаба 1-й армии Алексею Петровичу Ермолову: «Насилу выпутался из аду. Дураки меня выпустили». Так и до сих пор французские историки числят маршала Даву, как величайшего героя – победителя самого Багратиона! Но мы, русские, знаем, кто на деле оказался в дураках!

Багратион

В это самое время, как Багратион на юге обманул Даву, так на северном фланге великой войны Барклай обманул самого «завоевателя мира». Барклай остановил отступление своей армии у Витебска и продемонстрировал желание дать здесь генеральное сражение французам. Наполеон был крайне обрадован этому – его армия, несмотря на все потери, имела двухкратное преимущество в живой силе. Но она была сильно расстроена, растянулась по бесконечным русским лесным дорогам, голодала, страдала от эпидемий, как я уже писал. Достаточно привести свидетельство Армана-Огюста де Коленкура, обер-шталмейстера императорского двора Наполеона, постоянно сопровождавшего своего повелителя во время похода в Россию:

«Нельзя представить себе те лишения, которые приходилось испытывать… Отсутствие порядка, недисциплинированность войск, в том числе даже и среди Гвардии, губили те немногие возможности, которые ещё оставались. Наши больные и раненые погибали из-за отсутствия хотя бы малейшей помощи. Многочисленные ящики, огромные запасы всякого рода, которые собирались в течение двух лет ценою таких затрат, исчезли – были разграблены или потеряны. Ими была усеяна дорога; быстрота переходов, нехватка упряжных и запасных лошадей, отсутствие фуража, недостаток ухода – всё это губило конский состав. Эта кампания, которая без реальных результатов велась на почтовых от Немана до Вильно, и от Вильно до Витебска уже стоила армии больше, чем два проигранных сражения и лишала её самых необходимых ресурсов и продовольственных запасов».

Читаешь – душа слезами обливается! Как же приходилось страдать «просвещённым европейцам» в этой «дикой России»! Коленкур называет солдат армии Наполеона «несчастными страдальцами», правда, возникает вопрос: а кто звал «несчастных страдальцев» покорять эту некомфортабельную страну, для каких целей они вошли к нам? Ответ на этот вопрос, вероятно, знал только сам Наполеон, но из его туманных и напыщенных речей и приказов по Великой армии это понять невозможно, в памяти осталась только одна загадочная фраза: «Россия увлекается роком…» а на деле роком увлекался весь обезумевший мир Запада, в повелители которого в те времена был выдвинут тайными силами, управляющими идущими там процессами, «маленький капрал» Наполеон Бонапарт, так же, как в веке XX в такие же повелители будет выдвинут «маленький ефрейтор» Адольф Шикльгрубер, известный нам под другой фамилией. Но оба кончили плохо.

Итак, Наполеон довёл свою расстроенную армию до Витебска, увидел тут армию Барклая и остановился для подготовки к генеральному сражению. Но накануне сражения, когда Наполеон подтянул тылы, Барклай ушёл… Французам остался пустой губернский город, где не было никаких запасов продовольствия, да и жители почти все ушли из города. «Завоеватель мира» разместился в особняке губернатора и впал в задумчивость. Что ему было делать дальше? Он уже видел, что разбить поодиночке две русские армии – Барклая и Багратиона не удалось, они должны были неминуемо соединиться у Смоленска. Соединившись – они дадут, наконец, генеральное сражение! Эта мысль обрадовала завоевателя. Он знал, что у него остаётся решающий перевес сил, но надо только привести в чувство расстроенную армию. И Наполеон на две недели задерживается в Витебске, пополняет армию маршевыми батальонами, идущими из Польши, подтягивает обозы снабжения. Как величайшее благо тот же Коленкур отмечает в своих мемуарах, что наконец-то голодные солдаты стали получать положенные пайки! Обустроив армию, и приказав и Даву и Богарне вести свои корпуса к Смоленску, Наполеон сам устремляется туда. Если посмотреть на карте конфигурацию всего фронта боевых действий к середине августа 1812 года, то мы увидим значительную концентрацию сил вторжения именно к Смоленску. То есть Наполеон, как действительно талантливый полководец, знающий военное дело, обеспечивал себе решающий перевес сил на решающем направлении. Это вело дело к тому, что несмотря на все потери армия Наполеона концентрируясь в единую колонну повышала свою боеспособность, обеспечивая себе решающий перевес в решающем месте и под единым командованием, что было очень важно! Русские же армии, хотя и соединились у Смоленска, но единой силы не представляли – и Барклай, и Багратион каждый были командирами только своей армии, единого командования не было, Багратион не желал подчиняться Барклаю, не считал его за своего начальника, постоянно выговаривая ему за, как казалось ему, слишком осторожные действия военного министра. Между ними случались и жаркие споры и даже ожесточённые перепалки. В таких условиях, в отсутствии единого командующего давать сражение, которое могло определить исход войны, да ещё такому противнику, как Наполеон – было бы безумием. И колонны армии Барклая, не задерживаясь в городе стали отходить на Вязьму по старой смоленской дороге.

Означает ли это, что старинный славный своими воинскими традициями город Смоленск был сдан французам без боя, за что и теперь упрекают Барклая-де-Толли? – нет, это не так. Три дня – с 16 по 18 августа в Смоленске и вокруг него шли ожесточённые бои. Другое дело, что вся армия Барклая не входила в Смоленск за черту старинных стен Смоленской крепости, построенной некогда, в начале XVII века прославленным русским зодчим Фёдором Конём по указу тогдашнего русского царя Бориса Годунова. Для того времени это было грандиозное, величественное сооружение. Вся протяжённость стен крепости составляла 6 вёрст и была усилена 50 башнями. Толщина стен достигала 4-4,5 метров. Для века XVII это были неприступные стены, но в веке XIX артиллерия уже имела такую мощь, что постояв два дня под массированным огнём полтысячи орудий Наполеона часть стен начала рушиться, а из 50 башен крепости уцелело лишь 30. Мало того, Наполеон приказал бомбардировать сам город, жилую застройку, не смущаясь гибелью мирного населения, именно так он в своё время хладнокровно расстреливал и своих французов в Тулоне, ему ли было жалеть русских! Так впервые в истории войн именно европейскими «цивилизованными» вояками для содержания победы над армией противника был применён метод уничтожения артиллерийским огнём мирного города, что сейчас широко практикуется в нашем Донбассе, когда и французские артиллерийские системы «Цезарь», поставленные президентом Франции Макроном для вооружения боевиков Зеленского, расстреливают мирные кварталы Донецка. Чувствует ли себя в этом случае господин Макрон новым Наполеоном, некогда расстреливавшим Смоленск?.. Я думаю, ему уже сейчас нужно готовить себе домик на острове св. Елены, за тысячи лье от «любимой Франции», где в заключении закончил свои дни его «славный» предшественник.

Действительно, Смоленск расположен на откосе высокого левого берега Днепра, так что с правого берега реки он весь на виду, и его кварталы легко расстреливать из артиллерийских орудий, чем и не преминул воспользоваться Наполеон. Но сдавать город без боя никто не собирался. Обратимся к воспоминаниям немецкого штабного офицера на русской службе Карла фон Клаузевица, как беспристрастного свидетеля тех событий:

«Барклай решил сделать то, что считал самым неотложным, а именно отправить 16-го августа форсированным маршем Багратиона в Смоленск, куда последний ещё 15-го числа послал вперёд корпус Раевского. 15-го генерал Раевский соединился в Смоленске с отошедшей дивизией Неверовского (которая перед тем дала жаркий бой корпусу Мюрата у Красного – С.З.), и у него, таким образом, образовался гарнизон, численностью в 16 тысяч человек, что в достаточной степени обеспечивало город. Уже 16-го августа была отбита с налёта атака Мюрата и Нея. Однако, Барклай понял теперь, что крайне необходимо обеспечить себе путь отступления (так как основные силы Наполеона начали обходить Смоленск с севера – С.З.). С этой целью он предложил утром 17-го числа отойти Багратиону на Валутину гору, расположенную на Московской дороге в одной миле от Смоленска. Это был ближайший к Смоленску пункт, у которого можно было занять позицию. Однако этот пункт был слишком удалён от города, чтобы обладание им и одновременно с этим удержание города могли составить одно тактическое целое».

За этими суховатыми строками штабиста-комментатора, свидетеля событий скрывается на самом деле целая драма русского полководца Барклая-де-Толли. Видно, как он напряжённо, мучительно ищет удобную позицию для решающего сражения с Наполеоном и не находит таковой. Загнать всю армию в город? – значит обречь её и город на расстрел артиллерией Бонапарта – город лежит как на ладони с другого берега Днепра. Сосредоточить всю армию у Валутиной горы, где была переправа через Днепр? – значит оставить город врагу, а победа весьма сомнительна. Можно было потерять всё – и проиграть сражение и заодно Смоленск.

«Исходя из этого, Барклай решил занять Смоленск корпусом Дохтурова из своей 1-й западной армии и выжидать, что же французы предпримут дальше, – продолжает рассказывать фон Клаузевиц. – Теперь обе армии были отделены друг от друга Смоленском и долиной Днепра, а путь отступления Барклая, хотя и являлся как бы продолжением его левого фланга, но всё же был прикрыт расположением Багратиона. В таком положении Барклай мог выжидать, пока французы возьмут Смоленск, или начнут переправу через Днепр. Французы начали с первого, и, таким образом, 17-го августа произошёл второй бой за обладание Смоленском, куда сверх корпуса Дохтурова Барклай направил ещё три с половиной дивизии свежих войск; таким образом русские ввели в бой до 30 тысяч человек».

Как видно, произошла парадоксальная ситуация – обе враждующие армии не могли всей силой своей зайти в Смоленск, так как опасались за свои фланги, а бой за город вели отдельные части, в частности, героические корпуса сначала Раевского из армии Багратиона, а затем Дохтурова из армии Барклая. Барклай же всякий раз оглядывался на свои тылы, опасаясь быть окружённым главными силами Наполеона. Потому Смоленск не мог стать ареной генерального сражения с французами, как бы того ни желал сам Барклай-де-Толли, или Багратион, или патриотически настроенные русские генералы, но дело своё он сделал – французы понесли большие потери при боях за город и вынуждены были на длительное время остановиться там, замедлив своё наступление на Москву, здесь Барклай и его солдаты сделали всё, что могли. Но, кто знает, как бы иначе развивались эти события в жарком августе 1812 года, отступил бы Барклай так быстро от Смоленска, если бы командование русских сил на поле боя узнало потрясающую новость – именно 17 августа (5 августа по старому стилю) в Санкт-Петербурге состоялось экстренное и важное заседание Чрезвычайного комитета – синклита высших сановников Российской империи, назначенных императором для выборов Главнокомандующего всех военных сил России, долженствующего объединить под своей властью все действия против нашествия Наполеона. Предлагались разные кандидатуры генералов на этот пост: Беннисена, Барклая, Багратиона, Дохтурова, Тормасова и все они были единодушно отвергнуты по разным причинам: Барклай был непопулярен в войсках, Багратион был слишком горяч на поле боя и не славился как стратег, Беннисен уже проиграл одну войну Наполеону, другие генералы были не так известны. И в результате весь Чрезвычайный комитет единогласно (с подачи, между прочим, царского любимца Аракчеева) остановился на кандидатуре Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова, прославленного генерала, недавно ещё, в 1811 году, разбившего крупную турецкую армию на Дунае и заключившего в Бухаресте выгодный для России мир, по которому к России отошла вся Бессарабия (нынешняя Молдова). Ему уже было 67 лет, он был отягощён болезнями и тяжёлыми ранами, полученными за свою почти 50-летнюю военную карьеру, он хотел бы отдохнуть, но… Россия позвала его: «Иди – спасай! Он встал и спас».

Приняв пост Верховного главнокомандующего, он выехал из Петербурга, а на первой же почтовой станции узнал: Смоленск сдан… «Ключи от Москвы в руках неприятеля», – сказал Кутузов, но не замедлил своего движения к армии, он застал её у Царёва-Займища, это между Вязьмой и Гжатском. Начинался новый этап великой войны за спасение России.

Станислав ЗОТОВ