Идеология единого народа

Одним из последствий семидесятилетнего существования на территории исторической России предельно идеологизированного советского государства является то, что значительная часть нашего общества испытывает ностальгию по «руководящей и направляющей». Если бы эта ностальгия была свойственна только левым, на неё можно было бы не обращать внимания. Левые всегда предельно идеологизированы, в этом можно убедиться, посмотрев на «новые левые» движения в Европе и США (вроде BLM), которые умудряются навязывать обязательную государственную идеологию де-факто даже там, где она запрещена де-юре.

К счастью, в российском обществе при позитивном в целом отношении к идее справедливости и социальности левые идеи в политике не работают. Россиян не прельщает ни возвращение в СССР, ни идеи радужной толерантности и «позитивной дискриминации», свойственной «новым левым» движениям. Среди российских граждан значительно больше тех, кто хочет жить богато, чем тех, кто стремится сделать бедным своего соседа (чтобы не выделялся).

Тем не менее не только постепенно маргинализирующиеся коммунисты (кризис коммунистического движения очевиден хотя бы потому, что в России разных компартий более полудесятка и постоянно появляются новые группы, пытающиеся организовать свою «правильную» марксистскую партию) и не только псевдосоциалисты (реальной сильной социал-демократической партии в России просто нет), но и монархисты, либералы, консерваторы, последователи идей христианской социальности и другие с плохо скрываемой грустью говорят о том, что «идеологии у нас нет».

При этом сам факт наличия у них определённых политических убеждений свидетельствует о том, что идеология у нас есть. Более того, у нас нормальное здоровое общество, в котором на равных за поддержку избирателя борются разные идеологические течения, учась друг у друга в этой борьбе за умы и сердца людей. Фактически ностальгирующие незаметно для себя тоскуют об обязательной государственной идеологии, то есть о запрете на альтернативные идеи. Причём каждый ностальгирующий почему-то уверен, что всё общество примет именно его взгляды как единственно правильные, а правами оставшейся «кучки отщепенцев» и «врагов народа» можно пренебречь.

На самом деле такой подход вреден и обществу, и самой идеологии. Это нам известно из нашего собственного опыта. Для того чтобы внедрить идеологию модернизированного Лениным марксизма (мягко говоря, серьёзно отличающегося от классического учения Маркса), понадобилась кровопролитная гражданская война и несколько десятилетий репрессий против истинных и мнимых «идейных врагов». Тем не менее СССР распался потому, что большая часть его населения выступила против идеологической унификации. «Партия, дай порулить!» был одним из самых распространённых лозунгов эпохи перестройки, а отмена 6-й статьи конституции о «руководящей и направляющей роли КПСС» ― одним из наиболее принципиальных требований не каких-то там отдельных «реформаторов», а самых широких масс. То, что тогдашнее советское руководство не справилось с ситуацией и не смогло организовать плавный переход от моноидеологической системы к полиидеологической, не отменяет справедливого презрения советских людей к позднесоветскому идейно-импотентному идеологическому режиму.

Дело в том, что, оказываясь в монопольном положении (единственной государственной), идеология моментально вырождается. Найдётся ли кто-то, кто может назвать труды советских лидеров, серьёзно развивших идеи Маркса? Идеи Ленина и Троцкого о возможности построения коммунизма в отдельно взятой стране и о способности общества перепрыгивать через формацию опровергнуты историей созданного ими государства. Сталин же в своих работах выступал и вовсе не как идеолог, а как политик-практик.

В этом отношении теоретическое наследие Сталина ближе всего подходит к ленинским работам периода 1917–1922 годов, когда Ленин выступал как политтехнолог, организовывавший революцию, и затем, вопреки реальности, создававший постреволюционную государственность. Сталин обеспечивал этой государственности выживание в не благоприятствующих этому внешних и внутренних условиях. Собственно, предельная жертвенность, неэкономность, ресурсная сверхзатратность сталинского режима тем и объясняются, что попытки сохранить постреволюционную государственность в отрицавших её условиях потребовали избыточного расхода ресурсов.

Поэтому не мог выжить не только брежневский, но и сталинский социализм: избыточный расход вёл к неизбежному истощению ресурса (прежде всего человеческого), что в конечном итоге уничтожало ресурсную базу государственности. Кстати, в государствах, пытающихся сохранить тот же советский идеологизированный подход (на Украине и в Белоруссии), мы видим тот же процесс, только идущий быстрее по причине внешнего вмешательства и негативного кадрового отбора, обеспечившего неадекватность правящей элиты стоящим перед государством задачам.

Впрочем, в первую очередь, даже опережая деградацию советской государственности ещё до исчерпания её ресурсной базы, деградировал именно идеологический сектор. Деградировал именно потому, что в условиях монополии ему не с кем было конкурировать, а в таких случаях идеология вырождается в схоластику практически моментально.

Целый ряд ленинских и сталинских положений, посвящённых завоеванию и удержанию власти, фактически предвосхищает «революционные методики» Джина Шарпа. Последний предельно упростил и вульгаризировал политтехнологическое наследие Ленина и Сталина (в свою очередь вульгаризировавших Макиавелли), которые действительно доказали, что если цена вопроса вас не интересует, то можно организовать переворот, не имеющий внутренних предпосылок, и довольно долго сохранять постпереворотную государственность, пока не исчерпается внутренний ресурс.

Ну а после Сталина лучшими произведениями советских «классиков марксизма» были брежневские «Малая земля», «Возрождение» и «Целина» ― книги, интересные как мемуары государственного деятеля, написанные хорошим литературным языком, но не имеющие никакого отношения к марксистской теории. Да и не Брежнев их писал.

Парадокс, но в самом идеологизированном государстве идеология умерла, превратилась в схоластический набор не подлежащих сомнению постулатов. Марксизм в СССР перестал быть «живым творчеством масс», превратившись в памятник самому себе.

Но может быть, просто в СССР что-то пошло не так, а в других случаях идеологизированные государства процветают? Что ж, у нас есть возможность сравнить. Из трёх славянских республик бывшего СССР самой идеологизированной является Украина. Там власть принадлежит националистам, и де-факто националистическая идеология является обязательной. Её внедряют в неокрепшие умы со школьной скамьи, она обязательна для СМИ. Попытки выступить против самых абсурдных националистических постулатов могут привести смельчака в тюрьму или в могилу. И что, Украина процветает? Нет, мы видим толпы оболваненных людей, с радостью позволяющих грабить себя «идеологически безупречным» руководителям.

Следующая по идеологизированности Белоруссия. Лукашенко до августовских событий прошлого года тоже заигрывал с националистами, преподнося при этом себя официально как едва ли не единственного «хранителя советских идеалов» (притом, что от БССР у него были только расцветка флага да форма герба). На деле же господствующую в Белоруссии идеологию можно охарактеризовать как постсоветский патернализм, обосновывающий неограниченную личную власть Лукашенко.

Белоруссия выглядит намного лучше Украины, поскольку Лукашенко ― рачительный хозяин и более экономно расходует национальный ресурс. Тем не менее ни в плане экономическом, ни в плане политическом Белоруссия не может существовать без поддержки России. Белорусская модель требует постоянного притока внешнего ресурса, оформленного в виде льготных кредитов, льготных цен на сырьё или льготного доступа на рынки. Конкурировать на общих основаниях идеологизированная экономика Белоруссии не может.

«Национальная идеология» есть у стремительно вымирающих прибалтов и у молдаван, которые смогли уйти с первого места по нищете в Европе благодаря тому, что на него стремительно ворвалась идеологизированная Украина. Идеологичны Грузия и Армения, Азербайджан и Таджикистан, Туркмения и Узбекистан. Даже в Казахстане местная националистическая идеология неформально процветает, хоть и вынуждена поступаться экономическим интересам (почему Казахстан и является наиболее успешным после России постсоветским государством). Тем не менее только «страдающая» от отсутствия государственной идеологии Россия является локомотивом развития всего постсоветского региона, обеспечивая своему населению самый высокий в пост-СССР, постоянно растущий и уже вполне сравнимый с европейским уровень жизни.

Более того, как только политики США и Европы неформально идеологизировались, приняв в качестве основы идеологию современных «новых левых», у них возникли постоянно нарастающие проблемы как в политике, так и в экономике. И это объяснимо, ибо они начали принимать решения не на основе трезвого анализа реальной обстановки, а на основе неких «не подлежащих сомнению» идеологических постулатов. Идеи, как товары, развиваются и улучшаются только в условиях конкуренции. Если же им обеспечить монополию, то и в идейном, и в товарном плане будет вечно получаться автомобиль «Запорожец» (всё равно ведь купят, другого-то нет).

Мне могут напомнить о динамично развивающемся «коммунистическом» Китае, но, во-первых, там КПК давно уже строит обыкновенный капитализм, а, во-вторых, основа их идеологии сформулирована Ден Сяопином и гласит, что неважно, какого цвета кошка, если она ловит мышей. Так в этом плане у России точно такая же идеология, поскольку Путин постоянно говорит примерно то же, только формулирует не так афористично, как покойный Ден Сяопин. Но путинская «идеология патриотизма», направленная на процветание государства и народа, ― та же самая денсяопиновская «кошка». Неважно, какого цвета патриот, важно, чтобы на государство работал.

Мы последние годы ведём нескончаемый спор, являются ли русские, белорусы и украинцы единым народом, тремя братскими или уже чужие друг другу? Сможем ли мы когда-нибудь вернуться к единонародию и братскости или наш раскол навсегда? Восстановится ли когда-нибудь Россия в своих имперских границах или территории утрачены навечно?

История не детерминирована. Никто не знает, как будут развиваться события на деле. Это зависит от массы случайностей, миллионов личных выборов и взаимодействий. Но всегда можно сказать, какой выбор оставляет надежду на успех, а какой её напрочь зачёркивает. Выбор одной обязательной государственной идеологии совершенно точно делает невозможным воссоединение. Разве только путём вооружённого захвата соответствующих территорий, что в нынешнюю эпоху малореально.

Ни у левых, ни у правых, ни у националистов, ни у монархистов нет подавляющего перевеса ни в одной из постсоветских стран. Следовательно, принимая в качестве обязательной какую-то одну идеологию, мы отталкиваем от себя приверженцев остальных. Мы не можем также объявить о сплочении нашего общества вокруг какой-либо религии. Даже поляки испытывают трудности с продвижением католицизма в качестве государственной религии, хотя их общество практически моноэтнично и весьма религиозно.

В России, с её религиозным многообразием и высоким процентом атеистов, выбор в пользу государственной религии тем более невозможен. То есть и такой мягкий (религиозный) способ обретения национальной идеологии для нас неприемлем, ибо раскалывает, а не объединяет.

Мировая практика свидетельствует, что лучшей национальной идеей является патриотизм сытого общества, стремящийся улучшить жизнь нынешнего, а не будущих поколений, которые сами себе хозяева и лучше нас будут знать, что им в их светлом будущем надо, а без чего они обойдутся. На этом выросли США, ставшие желанной страной для эмигрантов и единственной страной мира, из которой её бывшие колонии не хотели уходить (Пуэрто-Рико до сих пор рвётся вступить в США). На послевоенной деидеологизации выросло благополучие Западной Европы. И мы видим, как современная идеологизация рушит основы западного благополучия и связанного с этим благополучием доминирования. На смену Западу идут полиидеологичные Россия и Китай, опирающиеся на идеи патриотизма и прагматизма (лучшей жизни уже для нынешнего поколения своих граждан), а не на всепобеждающее единственно верное учение, требующее ради прекрасного завтра всего человечества сегодня в своей стране целовать неграм ботинки и штыком загонять несогласных в счастье.

Насильно осчастливить нельзя, можно лишь подать пример и поделиться опытом. Но пример и опыт ― не идеология, а повседневная практика. Кстати, в жизни СССР короткие периоды улучшений наступали именно тогда, когда идеология вынужденно (под напором обстоятельств) уступала место практике (например, «реабилитация» русских царей и князей-полководцев, а также православия во время войны и перенос акцента с пролетарского интернационализма, не имеющего отечества, на защиту отечества ― сталинизм как фактический временный союз ленинизма с русским национализмом).

Идеология как таковая никому не мешает, какая бы она ни была (за исключением экстремистских и человеконенавистнических), мешает идеологическая монополия. Поэтому «пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ» (кстати, позитивный опыт китайских «коммунистов»). А мы будем выбирать лучшее, актуальное и полезное именно сегодня.

Ростислав Ищенко