Конец модели «энергетической сверхдержавы»: нефть и газ больше не прокормят Россию

Экономические кризисы обычно приходят с громом: обвалы бирж, дефолты, очереди у банков. Но настоящие структурные разломы происходят тише. Они не взрывают систему — они меняют её фундаментальные параметры. В ноябре 2025 года Россия пережила именно такой момент. Не катастрофу, а точку невозврата — когда модель государственного устройства, опиравшаяся на доходы от продажи нефти и газа, перестала быть жизнеспособной. Об этом большой материал опубликовал проект «Антидот». Мы же «переложили» его на понятный и простой язык.

Это не просто падение цен. Это сбой всей архитектуры, которая позволяла Москве десятилетиями извлекать политическую и экономическую силу из недр. Даже в разгар полномасштабной войны и жёстких санкций Россия до недавнего времени сохраняла видимость финансовой устойчивости — благодаря дешёвой нефти для «дружественных» стран, теневому танкерному флоту и лазейкам в международных правилах. Но в ноябре 2025 года все эти механизмы дали одновременный сбой. И теперь российское государство оказалось в ловушке, из которой нет выхода без глубокой системной трансформации — той, к которой оно не готово ни политически, ни экономически.

Горизонт событий: когда бюджет перестал «дышать»

Понятие «горизонт событий» пришло из астрофизики: это граница чёрной дыры, за которой даже свет не может вырваться наружу. В экономике эта метафора для момента, когда государство теряет способность самовосстанавливаться. До этого момента кризисы можно было компенсировать — за счёт резервов, девальвации, перераспределения или внешних заимствований. После него — каждое действие усугубляет другую проблему.

Россия пересекла этот горизонт в ноябре 2025 года. Цифры говорят сами за себя: доходы от нефти и газа упали на 35% по сравнению с 2024 годом, до 520 млрд рублей (всего 6,6 млрд долларов). Но дело не в масштабе падения — сырьевые экономики привыкли к волатильности. Дело в том, что все компенсационные механизмы исчерпаны.

Если раньше падение цен компенсировалось ослаблением рубля, то теперь ослабление рубля вызовет инфляцию, которая съест военные расходы. Если раньше можно было продавать нефть с минимальной маржой, но в больших объёмах, то теперь даже объёмы не спасают — покупатели требуют таких скидок, что продажа становится убыточной. Если раньше можно было тратить из Национального фонда благосостояния, то теперь его ликвидная часть истощается со скоростью 200–250 млрд рублей в месяц.

Россия застряла в так называемой «ловушке множественного равновесия»: любая политическая мера, направленная на решение одной проблемы, автоматически обостряет другую. Это не кризис ликвидности. Это кризис платёжеспособности модели.

Ценовой обвал: как санкции убили маржу

Ключевой инструмент российской фискальной машины — налог на добычу полезных ископаемых (НДПИ) и экспортные пошлины — рассчитывается на основе реализованной цены на нефть. До 2025 года эта цена была предсказуемой: Urals торговалась с дисконтом $10–12 к сорту Brent. Это позволяло бюджету планировать доходы даже в условиях санкций.

Всё изменилось 22 октября 2025 года, когда Минфин США внёс «Роснефть» и «Лукойл» в список Specially Designated Nationals (SDN) — самый жёсткий тип блокирующих санкций. Это не просто ограничение на кредиты или технологии. Это полный запрет на любые сделки с американскими лицами, включая банки, страховщиков и даже трейдеров, которые используют долларовые расчёты.

Реакция рынка была мгновенной. К 21 ноября — дедлайну для завершения всех операций — покупатели в Индии, Китае и Турции начали требовать скидки в $23–25. В середине ноября Urals торговалась по $45,35 за баррель — уровень, близкий к себестоимости добычи в удалённых регионах, особенно с учётом завышенных расходов на теневой флот и страховку.

Важно понимать: это уже не «выгодная сделка для покупателя», а управляемая паника. Каждый новый контракт с российским экспортом теперь несёт юридический риск — даже для стран, формально не подчиняющихся санкциям США. Поэтому покупатели требуют компенсации за риск: чем выше страх, тем глубже скидка. И эта динамика саморазгоняющаяся.

Парадокс сильного рубля: когда «стабильность» становится угрозой

На первый взгляд, укрепление рубля — это успех. В 2025 году средний курс составил 81 рубль за доллар против 91 в 2024-м. ЦБ и правительство позиционируют это как признак «макроэкономической устойчивости».

Но в контексте нефтяной экономики всё наоборот. Россия зарабатывает в валюте, а тратит в рублях. Каждый доллар экспорта конвертируется в рубли для финансирования бюджета. Если рубль крепчает, доходы бюджета в рублёвом выражении падают, даже если объёмы экспорта не меняются.

Простой расчёт: при цене нефти $60 и курсе 90 руб/$ — выручка = 5 400 рублей за баррель. При том же $60, но курсе 80 руб/$ — выручка = 4 800 рублей. Разница — 11%, или сотни миллиардов рублей в год. Таким образом, «сильный рубль» действует как невидимый налог на экспортёров, перераспределяя доходы от казны к импортёрам. Это особенно болезненно в условиях, когда импорт почти полностью ограничен санкциями.

Парадокс в том, что ЦБ вынужден поддерживать рубль «сильным», чтобы сдерживать инфляцию и не допускать паники. Но чем стабильнее рубль, тем меньше денег поступает в бюджет. Получается замкнутый круг, из которого нет выхода без осознанного выбора: либо инфляция, либо бюджетный коллапс.

Обманутая надежда: конец эпохи «переработки как ухода от санкций»

Одной из самых успешных стратегий обхода санкций стала доктрина «существенной трансформации». Согласно правилам ЕС и США, если сырая нефть (HS 2709) перерабатывается в дизель или бензин (HS 2710), она получает новую страну происхождения. Российская нефть, прошедшая через индийский или турецкий НПЗ, становилась «индийской» или «турецкой» — и свободно продавалась в Европу.

Эта схема работала как часы. Только через индийский Джамнагар ежемесячно уходило энергоносителей на $1 млрд. Это была не просто лазейка — это артерия выживания для российского бюджета под санкциями.

Но 20 ноября 2025 года всё изменилось. Reliance Industries, владелец крупнейшего в мире НПЗ в Джамнагаре, полностью прекратила импорт российской нефти. Это решение не было политическим — оно было актуарным. Reliance посчитала: маржа от дешёвой нефти больше не компенсирует риск потери доступа к европейским и американским рынкам, особенно на фоне грядущего 19-го пакета санкций ЕС.

Этот шаг знаменует конец целой эпохи. Теперь каждый экспортно-ориентированный НПЗ в мире стоит перед тем же выбором. И логика очевидна: доступ к Западу стоит дороже, чем скидка на Urals. Более того, ЕС уже ввёл требование: импортёры должны доказывать, что в их топливе нет молекул российского происхождения. Это практически невозможно в мире, где нефтепродукты смешиваются в общих резервуарах от Сингапура до Роттердама.

Так лазейка превратилась в тупик. И этот тупик — глобальный.

Теневой флот: дорого, опасно и всё равно недостаточно

Когда прямые поставки стали невозможны, Россия построила параллельную логистическую систему: флот из 600–1000 старых танкеров, купленных через подставные фирмы в Дубае и Гонконге; перегрузки у берегов Малайзии; смешивающие терминалы в Фуджейре и Северной Африке. Эта система позволила сохранить экспорт на уровне 70–80% от довоенного.

Но теперь она устаревает. Не ломается — а становится экономически нецелесообразной. Фрахт на танкеры вырос на 40–80%. Страховка от RNRC — российской госкомпании — не покрывает крупные риски. Суда регистрируются в Габоне, Палау или на Островах Кука — странах без реального контроля. Это создаёт колоссальные операционные риски: аварии, задержки, блокировки.

Ещё тревожнее — попытки перенести эту модель на сжиженный природный газ (СПГ). В октябре 2025 года произошла первая в истории перевалка СПГ с судна на судно в международных водах — с участием санкционированного танкера Perle. Это чрезвычайно опасная операция: СПГ хранится при -162°C, и любая ошибка ведёт к взрыву. То, что Россия идёт на такой риск, говорит об отчаянии. У неё просто не осталось других путей сбыта перед введением полного запрета на российский СПГ в ЕС в январе 2027 года.

Китайская ловушка: «безграничное партнёрство» как зависимость

После ухода с европейского рынка Россия сделала ставку на Китай. Сегодня Пекин поглощает почти половину российского экспорта энергоресурсов. Но это не спасение — это структурная асимметрия. Москва всё больше зависит от одного покупателя, который диктует условия.

После ноябрьских санкций государственные китайские компании (Sinopec, PetroChina) временно приостановили прямые закупки у «Роснефти» и «Лукойла». Их место заняли так называемые «чайники» — мелкие НПЗ в провинции Шаньдун. Они менее связаны с глобальной финансовой системой и готовы рисковать, но требуют ещё более глубоких скидок.

Кроме того, расчёты идут в юанях и рублях. Это позволяет избежать доллара, но блокирует ликвидность. Юани, накопленные в китайских банках, невозможно легко конвертировать в другие валюты или использовать для закупок за пределами Китая. Таким образом, Россия получает деньги, которые нельзя потратить на западные технологии, оборудование или даже лекарства.

«Безграничное партнёрство» превратилось в одностороннюю зависимость. И Пекин это прекрасно понимает.

Миф о БРИКС: арбитраж, а не альянс

Многие в Москве надеялись, что страны БРИКС станут альтернативной экономической зоной, защищённой от санкций. Но реальность оказалась иной. БРИКС — не союз, а рынок арбитража. Пока скидка на российскую нефть компенсировала риски — покупали. Как только риски выросли — поток начал иссякать.

Решение Reliance — яркий пример. Индия — член БРИКС, формально «дружественна» России, но её крупнейший бизнес выбрал Запад, а не Москву. То же самое происходит и в Бразилии: импорт российского дизеля падает, потому что американские НПЗ предлагают конкурентные цены без санкционных рисков.

Южная Африка сохраняет потоки, но их объёмы ничтожны. В итоге БРИКС не заменяет глобальный рынок — он лишь временно амортизирует падение. И эта амортизация уже заканчивается.

Математика истощения: сколько осталось до дна?

Изначально Минфин РФ прогнозировал доходы от нефти и газа в 2025 году на уровне 10,94 трлн рублей. Позже прогноз был пересмотрен вниз — до 8,65 трлн. Это уже признание: модель не работает. По итогам 11 месяцев доходы составили около 8 трлн, что на 22% меньше, чем в 2024 году.

Национальный фонд благосостояния — главная подушка безопасности — сократился до 4 трлн рублей (48 млрд долларов) в ликвидной части. При текущем дефиците в 2,6% ВВП (около 200–250 млрд рублей в месяц) этих денег хватит на 18–24 месяца — то есть до начала 2027 года.

После этого начнётся выбор из трёх катастроф:

— Печатать рубли → гиперинфляция, обвал покупательной способности, социальный взрыв;

— Резко сократить расходы → коллапс военной машины и социальной сферы;

— Дефолт по обязательствам → полная изоляция от мировой экономики.

Правительство уже использует «крючок»: облагает компании налогами не по реальным, а по вменённым ценам. Это сохраняет бюджетные поступления, но разоряет бизнес. «Роснефть» не может инвестировать в новые месторождения — в том числе в арктический флагман «Восток Нефть». А без инвестиций добыча на зрелых месторождениях Западной Сибири будет неуклонно падать. Получается замкнутый круг: нет инвестиций → падает добыча → падают доходы → нет денег на инвестирование.

Система больше не может себя воспроизводить

Ноябрь 2025 года — это не просто «плохой месяц в казне». Это момент, когда стало очевидно: российская модель нефтяного государства исчерпала себя. Она не пала от внешнего удара — она развалилась изнутри под тяжестью собственных противоречий.

Россия по-прежнему добывает нефть. Но каждый баррель теперь приносит в 2–3 раза меньше бюджетной выручки, чем в 2021 году. Это не временный спад. Это новая норма — обусловленная санкциями, логистическими издержками, потерей доверия покупателей и отсутствием ценообразования.

Западные санкции достигли того, чего редко добиваются эмбарго: они не остановили торговлю, но систематически уничтожили её прибыльность. Россия может качать нефть ещё десятилетиями. Но она больше не может финансировать империю на эти деньги.

Когда опора под государством превращается в труху, падение неизбежно. И оно уже началось.

Его можно было остановить единственным способом — ускоренной диверсификацией экономики. И для этого было много времени — аж, с 2014 года! Но о том, как правящие элиты его использовали, наглядный пример — автомобилестроение: первые санкции Россия встретила с условной Ладой Вестой, с ней и осталась через 11 лет, ничего не изменилось…

Бездарно потраченное время…

Источник