Михаил Хазин о рождении нового мира: найдет ли в нем Россия достойное место с такими слабыми элитами?
Мы присутствуем не просто при экономическом кризисе или геополитической перестройке. Мы находимся в точке исторического разлома, где умирает одна цивилизационная модель и мучительно рождается другая. В своем выступлении известный экономист Михаил Хазин на заседании клуба «Улица Правды» представил целостную картину этого перехода.
Его мысль движется от констатации смерти старой системы через анализ текущих тактических манёвров великих держав к попытке нарисовать контуры будущего мироустройства и, наконец, к самому болезненному вопросу — готовности России занять в этом будущем достойное место.
Полный крах наднационального управления и паралич экспертного класса
Хазин начинает с однозначного и бесповоротного диагноза:
«Бреттон-Вудская модель умирает. Её больше нет».
Но эта смерть имеет особый, почти незаметный для обывателя характер. Это не громкий обвал, а тихое рассыпание. Ключевой тезис:
«Главная наднациональная структура западного глобального проекта — банкиры — обнаружили, что они больше ничего контролировать не могут, и всё, соответственно, начинает рассыпаться».
Механизм, который полвека управлял мировой экономикой и политикой, вышел из строя.
Это порождает феномен, который Хазин описывает с ироничной точностью:
«Все, начиная от политиков и кончая разными политологами и блогерами, молчат как коммунист на допросе в части того, каким они видят мир».
Информационное пространство заполнено либо молчанием по ключевым вопросам (как, например, по переговорам в Анкоридже или между Путиным и Си, о которых «никакой информации нет вообще»), либо «легендами о динозаврах» — фантастическими, но удобными для массового потребления нарративами.
Причина этого паралича, по Хазину, лежит не в недостатке ума, а в глубокой институциональной и личной зависимости от отмирающей системы. Он вскрывает эту зависимость с беспощадной прямотой:
«У них у всех один и тот же вопрос: «А где я буду харчеваться?» Ну, мне платят как бы более старшие в рамках Бреттон-Вудской модели. Если я буду говорить, что они придурки, их завтра не будет, они мне, естественно, больше денег не дадут. А кто даст?».
Таким образом, кризис носит не только экономический, но и эпистемологический характер: у тех, кто должен анализировать реальность, отсутствует не только воля, но и сам понятийный аппарат для описания мира за пределами Бреттона-Вудса.
Энергетическая сверхдержава Трампа: от фантазий к стратегии
В этот вакуум смыслов, по наблюдению Хазина, врываются геополитические инициативы Дональда Трампа — концепты «С5» (Россия, США, Китай, Индия, Япония) и создание нейтральной буферной зоны в Европе. Официальный истеблишмент и экспертное сообщество отмахиваются, списывая это на фантазии. Однако Хазин указывает на критически важный симптом:
«Масштаб фантазий Трампа с сентября очень сильно уменьшился».
Это не случайность, а следствие глубокого внутреннего процесса в США.
Хазин связывает это с тем, что к осени в американском руководстве (в том числе в так называемом «глубинном государстве», которое он сравнивает с всесильными и вечными «профсоюзными тётеньками» старой советской системы) была, наконец, принята новая стратегическая линия. Эта линия называется «энергетическая сверхдержава».
«Паровоз, который они раньше носили туда-сюда, поставлен на рельсы», — использует Хазин яркую метафору.
Вся активность администрации Трампа с сентября — от доктрины национальной безопасности до операции в Венесуэле — это, по его мнению, «чёткая и последовательная реализация этой стратегии».
Но что это за стратегия? Это отказ от модели «долларовой империи», построенной на сети вассалов. Новой Америке вассалы не нужны.
«Энергетической сверхдержаве вассалы не нужны, ей нужны покупатели, причём покупатели должны быть каждый по отдельности».
Хазин доносит суть этой модели через гротескный, но предельно ясный образ:
«Это большая крепость, в ней есть окошечко, в окошечке сидит Трамп и три краника. И, соответственно, нужно занести денежку, и Трамп откроет один из трёх краников — нефть, газ или искусственный интеллект. И вдруг неожиданно какие-то уроды в какой-то Европе начинают эти денежки трамповские тратить на какие-то танки или там на войну с Россией. Охренели, что ли? Денежки сюда, в окошко».
Именно в логике этой новой роли — глобального энергетического монополиста, торгующего с разобщёнными потребителями, — следует, по Хазину, понимать и геополитические идеи Трампа. Это попытка нарисовать карту мира, адекватную новой экономической реальности.
Мир четырёх суверенов: жёсткая архитектура будущего
Что же придёт на смену рухнувшему бреттон-вудскому порядку? Хазин выдвигает чёткий и жёсткий прогноз: мир будет структурирован вокруг четырёх центров максимального суверенитета: Россия, США, Китай, Индия.
Это не будет суверенитет в «вестфальском» стиле вседозволенности, но это будет максимально возможная в новых условиях степень самостоятельности. Каждый из этих центров создаст вокруг себя валютную зону.
Ключевым элементом этой архитектуры станут младшие партнёры.
«Они уже сейчас должны по отношению к этим главным странам проявлять лояльность. Если не будут проявлять лояльность, они не станут младшими партнёрами», — беспристрастно констатирует Хазин.
Он сразу приводит пример: Казахстан, с его элитой, «которая давно уже вся продалась» и «сидит вся в Лондоне», скорее всего, упустит этот шанс, и его место в российской зоне может занять Узбекистан со своей старой наследственной элитой. Белоруссия же, по его мнению, является очевидным кандидатом в младшие партнёры.
Отдельно Хазин останавливается на месте Японии в предлагаемой Трампом «С5». Он считает её включение не случайным, а вынужденным для США:
«Потому что экономически, если их не держать двумя руками, они окажутся в связке с нами, потому что мы им и источник сырья, и рынки. …Американцы это прекрасно понимают, и по этой причине они пытаются дать им конфетку, типа мы тебя вцепим, но ты уж, пожалуйста, сразу-то нас не бросай».
Судьба же Западной Европы в этой модели выглядит, по оценке Хазина, крайне мрачно:
«Я не исключаю, что там будет дикое поле а-ля Украина 1918-19 года».
Именно Европу он впоследствии называет «топливом» для глобальных трансформаций, в отличие от 1917 года, когда таким «топливом» была Россия.
Российский вызов: между историческим шансом и внутренней слабостью
В этом раскладе для России, по мысли Хазина, открывается колоссальное окно возможностей. Предложение Трампа о нейтральной зоне в Европе он интерпретирует не иначе как определение сферы российского влияния:
«Они нам отдают Финляндию, Прибалтику, Украину, Молдавию, Румынию, Болгарию и Грецию, Сербию и вообще, как бы, всю Югославию. Не хухры-мухры».
При этом Польша, по его мнению, России не нужна, «хотя некоторые кусочки Польши надо бы там разобраться».
Однако чтобы реализовать этот шанс, Россия должна преодолеть фундаментальные внутренние противоречия. Хазин ставит диагноз, который звучит как приговор:
«У нас очень слабые сегодня элиты. Очень ослабла военная элита, нет экономической элиты, очень сильны сетки британские и американские — с этим всем придётся разбираться».
Он проводит историческую параллель, напоминая, что в 70-80-е годы американские элиты были убеждены, что «внешняя политика СССР определяется в Лондоне». Риторический вопрос «Можно ли считать суверенной страну, в которой очень сильны вот это вот внешнее влияние?» повисает в воздухе без ответа.
Главной же проблемой Хазин считает даже не качество элит, а полное отсутствие проекта будущего.
«Вся проблема состоит в том, что мы не понимаем, как мы эту штуку будем выстраивать», — говорит он.
И развивает эту мысль, сравнивая процесс с строительством:
«Никто смету не может предоставить. Да ладно смету, смета — это ещё как бы два этапа надо пройти. Сначала надо себе представить образ, потом под этот образ написать какую-то, ну хотя бы, блок-схему, я уж не говорю бизнес-план, а уж после этого писать смету».
Даже если этот образ будет, наконец, сформулирован, встанет следующая, не менее сложная задача:
«Нам ещё придётся довольно много сил потратить на то, чтобы подготовить тех людей, которые эту концепцию будут реализовывать».
Этих людей, по его оценке, нужны не сотни тысяч, а десятки тысяч, но их нужно найти и обучить.
Методологический императив: необходимость срочного осмысления
В заключение Хазин возвращается к глобальному контексту и формулирует практическую задачу. События, по его мнению, развиваются стремительно (он указывает на возможное закрытие кэрри-трейда японцами как на триггер), и «мы все начинаем отставать». Поэтому медлить нельзя.
Именно в этом он видит миссию клуба, на площадке которого и выступал:
«Мы, наоборот, должны эту тему максимальным образом развивать. Это наша работа — Клуба Улица Правды, — он для того и создавался».
Россия, по его убеждению, является «носителем нового», и люди во всём мире интуитивно это чувствуют, обращаясь, в том числе, к изучению русской литературы в поисках альтернативы.
«Когда вы смотрите на Путина, оно возникает. Вы можете не знать, что это новое означает, откуда оно взялось, но оно точно есть».
Таким образом, Михаил Хазин рисует картину мира, в котором старые гарантии рухнули, новые правила только пишутся, а цена ошибки или бездействия — утрата суверенитета и исторической субъектности.
В этой точке бифуркации Россия, обладая колоссальными ресурсами и геополитическим потенциалом, стоит перед выбором: стать одним из архитекторов нового мира или, увязнув во внутренних противоречиях и отсутствии образа будущего, превратиться в объект чужих проектов.
Задача же интеллектуального класса, по Хазину, — помочь сформулировать этот образ, и сделать это нужно немедленно, ибо историческое время сжимается.