Неправильно вы этот бутерброд понимаете

С каждой неделей разворачивания трагедии на территории бывшей УССР всё больше обостряется не только набор синдромов, которым сама судьба велела обостряться ближе к осени, но и дискуссия вокруг природы этой трагедии. Аргументы всех сторон настолько затёрты и общеизвестны, что их не нужно повторять — читатель и сам предложит сотни ассоциаций.

Поразительным является другое — та первозданная и почти наивная ярость, с которой сторонники разных точек зрения отстаивают единственность и абсолютность своей позиции. А ведь на самом деле даже природа, казалось бы, такой прозрачной в своей сущности Великой Отечественной войны в своё время далеко не сразу стала понятной.

В этом смысле у Великой Отечественной есть один жутковатый макроисторический парадокс. Если бы она была осуществлена именно по предполагаемым планам и лекалам («малой кровью могучим ударом», «громить на чужой территории» и так далее), она и не стала бы ни Великой, ни Отечественной. И не стала бы частью общенародного мифа, всеобщего для этой территории (хотя уже не совсем) мышления и психики.

И безусловно, это намёк от госпожи Истории всем тем, кто недоволен «медленностью» и «отсутствием динамичности» в процессах на территории бывшей УССР. Оные, начавшись как символический сдвиг в глубинах мировой архитектоники, могли остаться в роли сугубо символической отметки, как это произошло, например, с олимпийской войной 2008 года, при всём уважении к её жертвам. Но в таком гипотетическом случае в ней бы осталось очень много, может, даже слишком много непроговоренного, нераскрытого, забытого в катакомбах и в тени.

Можно как угодно относиться к талантам или бездарности военачальников и пропагандистов обеих сторон, однако для понимания как общества, так и мира в 2022 году именно постепенность, глубинность, последовательность разворачивания колоссальной трагедии, в которой каждый протагонист и антагонист получают свои пятнадцать минут бесславия и бессмертия, сделали очень многое.

Однако ещё больше мы поймём, если осознаем истинную социальную и геополитическую природу этих процессов. Иначе говоря, да, вы всё правильно поняли, сегодня мы проанализируем именно ту избитую тему, в которой, кажется, истеризованное и психопатизированное общественное сознание бывших советских республик давно уже нашло консенсус.

Специальная или случайная военная операция?

Так, немалая часть в обществе России уверена, что сохранение статуса специальной военной операции как таковой — это происки гнусного российского олигархата. Ну или разнеженной российской элиты, не готовой к серьёзной мобилизации и бесповоротному противостоянию с коллективным Западом.

Наивность и глупость подобных заявлений можно долго анализировать. Способность носителей подобного мнения к длительному ретроспективному и перспективному анализу системного уровня можно обоснованно ставить под вопрос. Их умение учитывать альтернативные сценарии и другие факторы (например, кто им сказал, что всё общество России, вот прямо-таки всё общество России аж горит желанием включиться в мобилизационные сценарии и что общество патриотично, да только элиты предатели?) — тоже. Но мы не будем сейчас об этом. Не имеем желания вписываться в полки шутов путём дискуссии с ними и получать от них обзывалки вроде «охранители» и «прислужники олигархата на зарплате».

Тут намного важнее другое.

Специальная военная операция — это статус, который используется с целью как раз избегания радикальных, резких, оверштаговых, а значит, необратимых действий. И не потому, что необратимые решения — это ответственность. Сирия, Грузия, Венесуэла, Белоруссия, Казахстан уже могли бы продемонстрировать, что необратимые решения вполне себе по плечу «зажравшимся сибаритам в окружении бункерного деда». Качество этих решений может полемизироваться, однако сама необратимость и резкость этих решений не подлежат обсуждению.

А вот именно вокруг экс-УССР необратимые действия пока что не предпринимаются или предпринимаются крайне дозированно, осторожно, бережно. И это очень показательно.

Показательно потому, что коллективный Запад мог ещё в историях Грузии и даже Сирии сомневаться, с кем и чем имеет дело. А вот в случае с 2022 годом уже не может. Да он и не скрывает, что не сомневается. Ни «экспертное сообщество», ни «честные журналисты», ни политические элиты, ни даже немалая часть культурных, спортивных и научных элит Запада не скрывает.

А это, в свою очередь, значит, что необратимые действия в данной ситуации будут чреваты уже не региональными и ситуативными обострениями, а выходом на траекторию тотальной войны. Здесь уже частичной или региональной войной не обойдётся. Потому что Россия — это не Грузия, не Вануату, не Сомали и не Польша. Шавки могут не бояться за результаты своего тявканья. России или Китаю приходится по сто раз взвешивать свои действия (привет всем любителям рассказывать, что «на Тайване гениальные американские стратеги одним махом и одним ходом переиграли китайских недоумков и отодвинули их в тень истории навсегда»).

И здесь возникают вопросы к тому, готово ли к такой тотальной войне то самое общество России, которое ещё не способно элементарно унимать и ставить на место даже откровенных подонков вроде Оксимирона, причём даже когда таковые оказываются в пределах досягаемости.

Здесь возникают вопросы к тому, готова ли к такой тотальной войне экономика России, которая за последние 10 лет прошла немалый путь, однако же явно не до конца (впрочем, а когда экономика какой-либо страны окончательно готова к подобным вещам?).

Здесь возникают вопросы к тому, готова ли к такой тотальной войне культура России, её самые базовые жизненные установки, сфера ценностей, кинематограф и музыка, литература и искусство.

Да много вопросов. Вопросов нет лишь у тех, кто требует оверштага. Кому «надоела такая странная война».

Ничего странного в такой войне нет

А ведь переход к риторике войны — это вовсе не расширение пространства для манёвра. Война — это как раз сужение этого пространства. Это «специальная военная операция» сохраняет возможности, конечно, в том числе и те, которые так не нравятся очень многим, например, возможность «мира посредством диалога». Но и возможность перехода к войне тоже сохраняется. А вот однажды перейдя к войне, вернуться к мерам полицейским и спецоперации не получится. Это шаг необратимый.

Мало какие слова современного мира так же отвратительны и пошлы, как слово «диалог», превращённое западным трепливым лицемерием в фетиш и маску для убийств и насилия. Однако это то самое «в нагрузку», без которого и кое-что важное тоже будет выплеснуто вместе с этим необратимым шагом.

Ведь что такое война? Война — это не только «Как жить, если в наших сердцах уже не люди возле нас? Как жить, если слово “верь” уже погибло навсегда?» Да, эта романтика очень привлекательна для многих и многих. Особенно она привлекательна для двух противоположных групп людей, которые, как концы подковы, сближаются: это те, кто уже живёт в условиях войны и хочет втянуть в эти условия всех остальных («А то чё я уже, а они ещё не? Чё они живут как люди, кто им дал такое право?»); и это те, кто никогда не видел и не представлял себе, что такое настоящая война («Я играл в “Доту” и читал Беркема, я всё знаю о войнах!»).

Однако личные проблемы и ограничения, связанные с войной, вторичны по сравнению с тем, что такое война для общества. И желание избежать для общества как системы этих проблем и ограничений, а также последствий — это тот возможный мотив поведения российского руководства, который почему-то крайне мало анализируется. А если не избежать, то как минимум уменьшить период воздействия.

А ведь война — это не только мобилизация и вдохновенное движение строем. Это ещё и постоянное напряжение. Гипернапряжение, превышающее нормативную нагрузку на конструкцию. Любой специалист по сопромату подтвердит: на самом деле конструкции способны выдерживать нагрузки больше нормативных, вот только в очень специфичном временном режиме, да и последствия будут сильно хуже, чем представляют себе многие интеллектуальные девственницы.

Социальные конструкции ничем не лучше в этом смысле. Война — это такое место, куда лучше заходить последним. Хотя бы чтобы подвергнуть конструкцию своего общества наименьшему времени напряжения. Здесь нет никакой трусости или шкурности: нормальный машинист не поведёт свой поезд по мосту, не рассчитанному на массу поезда, вовсе не по причине боязни. И уж тем более не станет слишком долго задерживаться на таком мосту, если уж судьба гонит проехать по нему.

Более того, тут нет и никакой страусиной позы. Можно отдавать себе отчёт, что война всё равно неизбежна (как это было в 1930-х годах), однако тщательно маневрировать в попытках оттянуть момент своего вступления в эту войну. В том числе чтобы сохранить за собой право вступить попозже, с более «свежим» общественным сознанием и менее «уставшим» металлом общества.

И три десятилетия лет гражданская война

Тем более и особенно учитывая, что война, происходящая на территории экс-УССР, во многом самый страшный и бесчеловечный вид войны. Это война гражданская, причём война гражданская дважды.

Во-первых, это война антисоветских (во всём богатстве цветов радуги этих персонажей — от коричневых до голубых) против советских. Вот почему к вящей злобе и ненависти немногочисленных, к счастью, российских монархистов или либерал-фашистов в Мелитополе и Бердянске, в Северодонецке и Херсоне во многом возвращаются к советским образам и мифологии. Впрочем, это тема, нуждающаяся в отдельном разборе. Тут важнее другое: тридцатилетняя культивация ненависти к коммунизму, к советскому проекту, к СССР на территории экс-УССР не прошла даром. Не случайно в сознании наименее мыслящих и наиболее радикальных профессиональных украинцев Россия описывается как едва ли не возрождение «большевистской империи».

Во-вторых, это война политических украинцев против всех остальных. За треть столетия господства, да что там — монополии идеологии украинства (при лживых и лицемерных заверениях о недопустимости господствующей идеологии в конституции) это архаичное мировоззрение, не продемонстрировав ни малейшего содержательного прогресса, экстенсивно набирало себе сторонников. И хотя и сейчас количество этих сторонников не является запредельным, однако из состояния камерного фольклорного ансамбля, к сожалению, оно уже вышло. И объявило гражданскую войну всем, кому идея «жить ради гопака» или «разрушить города ради садка вышнэвого коло хаты» не показалась гениальной.

Немыслимые жестокости и зачастую не подлежащие никакому описанию бесчеловечности гражданских войн превосходят практически любые жестокости обычных войн, за исключением войн, ведущихся нацизмом и фашизмом. А если это гражданская война, которую ведут фашисты?

А ведь именно такую войну ведёт переродившаяся и зомбированная залужным колдуном вуду экс-УССР. Это именно то, чему «завидуют» некоторые «лидеры общественного мнения» в России, хотя тут не просто нечему завидовать — тут впору схватиться за голову от ужаса и боли за другого человека. Однако певцы милитаристского психоза (на котором некоторые ещё и зарабатывают неплохо) и трубадуры воинственной истерики, наблюдая за перверсиями украинского общества, где их аналоги занимают почётные и важнейшие места, сознательно или бессознательно завидуют. Отсюда-то и берутся в том числе удивляющие многих пассажи про равнодушных россиян.

Эти адвокаты дьявола даже не понимают, что предлагаемые ими меры и идеи нереалистичны прежде всего потому, что российское общество в отношении чёрной вселенной войны, насилия, ненависти, ксенофобии, нацизма является куда более здоровым. И требовать от него украинской накалённости не просто бессмысленно, а и опасно именно для российского общества и его будущего. Если украинское общество уже убило собственное будущее, то почему то же самое должно проделать российское? Если украинское общество уже не первый месяц сжигает психику собственных граждан в беспрестанном и яростном психозе, разумно ли играть в эту игру с ним?

Если бы эта гражданская война была в обозримой перспективе последней, то можно было бы рассмотреть и вариант «разумно». Поставить всё на кон в последней ставке можно, хотя далеко не всегда разумно. Но последней эта ставка является только для руководства экс-УССР, даже не для самой экс-УССР в том или ином виде и понимании. «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остаётся» — помните?

Так вот, руководство экс-УССР бросает на кон всё новые и новые пачки жизней, ресурсов, городов, трагедий, ненависти, лжи, подлости. Потому что ему не остаётся в последней игре ничего, кроме как задирать ставки в надежде на то, что оппонент спасует.

Вот только в отличие от карточной игры, «на следующем ходу» руководство России может не сделать однозначный выбор, хотя его и пытаются к этому вынудить. А блеф руководства экс-УССР с каждым днём становится всё более прозрачным и понятным. Так зачем играть по его сценариям? И зачем пытаться подтолкнуть руководство России к такой игре, если явственно этот сценарий выгоден только руководству экс-УССР?

Ирредентизм — это умное слово для народно-освободительного похода

Тем более что, как учит нас история, вслед за выигранной гражданской войной (пусть даже не до конца выигранной, пусть даже с тлеющими её головешками на окраинах и перифериях) приходит и освободительный поход за землями и людьми, которые в очередной раз были захвачены «западными партнёрами», хищнически воспользовавшимися очередными проблемами у очередной жертвы.

Так было в начале шестнадцатого века, когда даже Смоленску пришлось возвращать его русское имя и жизнь. Так было в середине семнадцатого века. Так было в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века. Так было в середине двадцатого века. И всегда лишь глубоко post factum становилось понятно, что состоялись ирредентистские процессы, проще говоря, народно-освободительные походы.

И здесь руководство России оказывается перед крайне болезненным выбором. Заявить ирредентистские устремления — это перейти на язык окончательных и предельных ставок. Таких ставок, которые не приемлют не то что поражения, но даже полумер; не приемлют любых отступлений или неудач. Таких ставок, которые ещё больше сужают возможности для маневрирования и использования ошибок противников. Таких ставок, которые накаляют общество до предела. Раскалённым клинком можно фехтовать, однако это опасно не только для самого бойца, но и для металла клинка.

Короче говоря, это цели из таких, которые лучше озвучивать по итогам их достижения. В модусе «мы молодцы, что осуществили такие сложные исторические задачи». Не только чтобы не оказаться многократно смешным в случае мельчайших проблем и неудач, но и чтобы не давать противникам поводов к усилению давления и повышению градуса противостояния.

В конце концов, ведь и противники-то у нынешней России и её руководства неординарные. Ну или наоборот — предельно ординарные. Очередной гегемон, очередной «тысячелетний лидер западной цивилизации», очередной претендент на господство в пределах обозримого мира. Короче говоря, стандартный продукт западного мировоззрения, этого взгляда-из-тюрьмы.

Периферийная война колониального мира

И вот этот-то противник находился ещё полгода тому в куда более привилегированном положении по сравнению с Россией. Трудно не согласиться с тем, что «одна из войн на периферии колониальной системы» — это куда как менее обязывающая ставка, чем «борьба за выживание самой страны» или «борьба за восстановление попранной треть века тому исторической справедливости».

За всего лишь полгода произошли парадоксальные и неожиданные процессы. Оказалось, что периферийная война колониального мира, как начиналась трагедия экс-УССР для Запада, может перерасти в экзистенциальную войну за его существование как минимум в нынешнем виде.

Псевдолевые (они не левые, они лишь дискредитируют действительно высокую и великую идею, но об этом не сегодня), которые жонглируют словами «империализм», «колонии» и «олигархический капитал», на самом деле категорически ошибаются лишь в одном. Они игнорируют, что трагедия экс-УССР относится к этим словам через ещё одно слово: «Запад». Для Запада это действительно колониальная война за империалистически осваиваемые и присваиваемые рынки (неоколонии). Для России же происходящее начиналось, да и объективно продолжается, совершенно иначе. Куда более экзистенциально, фундаментально, провиденциально, эсхатологически.

И вот за полгода происходит странная, парадоксальная, многих пугающая рокировка. Для немалой части Запада, всё более погружающегося в психоз ограничения привычного потребления, в страхи энергетического голода, в ужастики продовольственной безопасности, украинская трагедия становится жутким лабиринтом всё более угрожающих самой его жизни (как минимум, в привычном доселе формате) зеркал и тупиков. Для России же продолжает сохраняться пространство для манёвра: продолжать ли Специальную военную операцию, переводить ли в регистр народно-освободительной войны, воспользоваться ли инструментарием и риторикой антиимпериалистической и антиколониальной борьбы, обратиться ли в одну из сторон колоссальной гражданской войны на территории бывшего СССР.

Каждая из этих возможных траекторий требует от России специфичных ресурсов, ограничений, усилий, но и предоставляет определённые преимущества. Ясно лишь одно: уйти на орбиту «мирного урегулирования» и «переговорных диалогов» не удастся. Я скажу ещё более еретическую вещь: до конца даже не очевидно, хотели ли уходить на эту орбиту. Конечно же, пламенные патриоты, понимающие в международных делах больше С. Лаврова, а в геополитических раскладах — больше В. Путина, сейчас же расчехлят свою возбуждённую готовность доказать безусловное желание хоть прям сейчас, однако «и не оспаривай глупца» останется на нашей стороне.

Фактом остаётся то, что война, изматывающая и истощающая, надламливающая и фрагментирующая колоссальную неоколониальную систему, выстраиваемую Западом в течение почти трёх четвертей века, крошится на наших глазах. Фактом остаётся то, что всё большее количество бывших колоний и полуколоний (которые, казалось бы, в ненависти к империалистам должны были бы съесть целый собачий питомник!) становятся на сторону России, что серьёзно подрезает крылья украинской пропаганде «освободительной борьбы украинского свободолюбия против оскала российского империализма». Фактом остаётся то, что за эти полгода однозначно выкристаллизовалась конструкция «весь колониальный и паразитический Запад на стороне Украины», что в сочетании с ярко выраженными коричневыми пятнами на давно уже не сияющем лике последней далеко не работает на пользу Западу.

Ущербность «или»

Вот тут-то и становится понятным, насколько ущербным и даже бессмысленным для самой России остаётся постановка вопроса через оператор «или».

Ярые сторонники идеи «Второй Великой Отечественной войны» не желают признавать, что украинская трагедия может быть ещё чем-то. То же самое касается любой другой из перечисленных нами позиций. А ведь именно пространство, создаваемое с помощью оператора «и», именно многоликость, «бутербродность» разворачивающегося тектонического сдвига создаёт немало возможностей для России, но и создаёт немало проблем в общественном сознании, жаждущем определённости и однозначности.

А однозначности не будет. Невозможно противостоять колоссальной сложности и изощрённости системы западнического гегемонизма в рамках примитивной схемы «Все на баррикады, за царя-батюшку / Русь святую / мировую коммуну / освобождение от колониализма» (ненужное зачеркнуть, нужное подчеркнуть). Ведь сам этот гегемонизм жонглирует своими козырями то справа, то слева, обращаясь то к риторике левой, то к правой.

Именно то, что руководство экс-УССР сразу же перевело события в регистр «Украйинськойи Витчызнянойи вийны», лишило его немалой части возможностей. Вероятно, конечно, что у этого руководства не было других ходов, хотя сказать это можно будет далеко не сегодня и не завтра и лишь в результате детального анализа неизвестных на сегодня документов и свидетельств. Очень может быть даже, что в краткосрочном, спринтерском режиме избранный регистр является более впечатляющим и зрелищным, ведь, как мы не раз показывали, на территории экс-УССР правят бал развращённые дети Спектакля.

Именно то, что коллективный Запад моментально завёл заунывную шарманку об «империалистической России, самодурственно подавляющей нежные ростки демократии в устремлённой к высотам либерализма и гуманизма стране», сильно ограничило его возможные выборы в будущем. А дебютный репертуар, который вырастает из мелодии этой шарманки, не только Россия, но и весь мир уже неплохо изучили. Ничего нового Запад не предъявил.

Именно то, что украинские поместные нацисты ведут гражданскую войну, составляет их силу и их слабость. Их зверства, характерные скорее для гражданской войны, чем для «конвенциональных» и «легальных» боевых столкновений, перманентно вызывают особенно панические вскрики «почему мы не так ведём себя?» и «да сколько можно с ними миндальничать?» Но они же существенно ограничивают возможности западных бандерш расхваливать и поддерживать их слишком уж внаглую и массивно.

Вообще простые рецепты очень привлекательны. Определённость и однозначность позволяют сконцентрироваться на выполнении конкретной задачи, не рассуждая больше ни над чем. Однако реальный мир не только сложнее. Именно эта сложность и предоставляет кучу возможностей. И даже если противник приносит в жертву эту сложность с целью получить краткосрочное преимущество, стоит ли повторять эту ошибку, особенно если ты уверен в своей способности к стайерской победе?

В конце концов, наши предки тоже могли транспонировать противостояние с предыдущей версией европейского фашизма в навязываемую им тональность, получив краткосрочные выигрыши (среди которых в том числе более интенсивная и быстрая мобилизация общества), но с высокой вероятностью столкнувшись с куда более объёмными и трагическими ущербами в долгосрочной перспективе.

Не оправдания нужны, а объяснения

И вот тут наконец время для запоздалого, как это принято говорить у современной молодёжи, дисклеймера. Впрочем, у его далёкого от начала нахождения есть преимущества: дурь каждого будет видна.

Итак. Всё написанное выше — это не оправдание действий и логики поступков нынешнего российского руководства. Скажем больше. Значит ли, что российское руководство рассуждает так, как мы выше расписали? Нет, конечно же. Доступы к высоким кабинетам и инсайды из протоколов закрытых заседаний — это по другому ведомству, не нашему.

Точно так же всё написанное выше не означает, что происходящее за последние месяцы и — шире — годы не стоит детального и критичного анализа.

Дело в другом.

Масштабное противостояние с настолько могучим и фундаментальным врагом (речь, конечно же, не об экс-УССР) не предполагает ни простых рецептов, ни радикальных махов шашкой, ни однозначных определённостей. Помнится, 17 (30 по новому стилю) июля 1914 года Николай Второй сделал такой приятный для всех караул-патриотов шаг. Чем это закончилось 19 июля (1 августа по новому стилю) того же года, напоминать надо?

Это не значит, что России не нужна мобилизация. Что ей не нужно продолжение культурной (прежде всего), экономической, политической, мировоззренческой суверенизации (впрочем, о постепенности становления суверенитета мы уже писали, и даже не раз). Что не нужны постоянный анализ и критика происходящего (впрочем, крайне целевые и специфичные, о чём мы тоже говорили). Что не нужно понимать, как видят разворачивающуюся трагедию экс-УССР рядовые украинские нацисты, руководство западной колонии «Райхскомиссариат Украина», сам Запад, незападные страны и многие другие участники этой трагедии.

Нужно. Но и сохранять голову в этом водовороте тоже нужно.

Не бросать в топку разом все ресурсы, даже не удосужившись посчитать, а хватит ли их и не сожгутся ли они зазря, а основательно, скрупулёзно и муторно подсчитывать, в какой момент можно бросить засадный полк в сечу возле Непрядвы.

Не бездумно требовать от всех и каждого «давайте всем миром в атаку», а дотошно и филигранно выводить из-под ударов как можно большие сегменты системы с тем, чтобы как можно дольше избежать «усталости металла» системы, да и просто чтобы сохранять возможность ротировать и варьировать.

Не примешивать демагогические «требования справедливости» под сурдинку «раз уж я воюю, то все должны воевать» (что, и те, кто производит хлеб и одежду, в которой ты воюешь? И те, кто собирает твою будущую снайперскую винтовку?), а аккуратно и педантично задействовать, вовлекать, подключать всё новые возможности системы по мере их готовности, постепенно и неотвратимо наращивая мощность системы.

Не кликушествовать о неготовности к войне и о том, что «мы переросли операцию», а последовательно делать своё дело на своём участке фронта — будь то Ржев или Сталинград.

В конце концов, кликушествующие (чей типаж мы тоже разбирали) никогда не являются участниками производства сложных решений и субъектами этически тяжелейших решений. В конце концов, частью мудрости является в том числе способность осознать пределы своих возможностей и края своих обязанностей. В конце концов, Победа — дочь исполинского совместного труда и взаимного доверия, дочь искреннего и самоотверженного дела на своём месте. И Победа в тридцатилетней гражданской войне, и Победа в антиколониальном восстании, и Победа в специальной военной операции, и победа в Отечественной войне двадцать первого века.

Андреас-Алекс Кальтенберг