От нации к популяции: Украина как модель «государства-утопии» в эпоху глобальной деконструкции суверенитета
data-testid=»article-title» class=»content—article-header__title-3r content—article-header__withIcons-1h content—article-item-content__title-eZ content—article-item-content__unlimited-3J» itemProp=»headline»>От нации к популяции: Украина как модель «государства-утопии» в эпоху глобальной деконструкции суверенитетаВчераВчера38417 мин 19 декабря 2025 года Киевский городской совет принял решение о демонтаже пятнадцати памятников и мемориальных объектов, среди которых — монументы Михаилу Булгакову, Анне Ахматовой, Михаилу Глинке и Петру Чайковскому. Вместе со знаком «Киев — город-герой» и памятником Ленину они будут снесены как «связанные с историей и символикой российской и советской политики». К подобному варварству мы уже привыкли. Впрочем, варварством это называется у нас, в России, а в Европе говорят: таков выбор украинского народа. Однако эти действия ни с каким «выбором» и «украинским народом» ничего общего не имеют. И вообще, это не «месть Москве» и не попытка отделиться от русских. Все гораздо глубже, и является практическим следствием развития европейской философской мысли столетия. Для внешнего наблюдателя это очередной акт в длинной череде «декоммунизации», начатой в 2015 году. Однако, если абстрагироваться от эмоциональной реакции на уничтожение памятников мировой культуре, становится очевидным, что данн 19 декабря 2025 года Киевский городской совет принял решение о демонтаже пятнадцати памятников и мемориальных объектов, среди которых — монументы Михаилу Булгакову, Анне Ахматовой, Михаилу Глинке и Петру Чайковскому. Вместе со знаком «Киев — город-герой» и памятником Ленину они будут снесены как «связанные с историей и символикой российской и советской политики». К подобному варварству мы уже привыкли. Впрочем, варварством это называется у нас, в России, а в Европе говорят: таков выбор украинского народа. Однако эти действия ни с каким «выбором» и «украинским народом» ничего общего не имеют. И вообще, это не «месть Москве» и не попытка отделиться от русских. Все гораздо глубже, и является практическим следствием развития европейской философской мысли столетия. Для внешнего наблюдателя это очередной акт в длинной череде «декоммунизации», начатой в 2015 году. Однако, если абстрагироваться от эмоциональной реакции на уничтожение памятников мировой культуре, становится очевидным, что данн…Читать далееОглавление
Показать ещё
19 декабря 2025 года Киевский городской совет принял решение о демонтаже пятнадцати памятников и мемориальных объектов, среди которых — монументы Михаилу Булгакову, Анне Ахматовой, Михаилу Глинке и Петру Чайковскому. Вместе со знаком «Киев — город-герой» и памятником Ленину они будут снесены как «связанные с историей и символикой российской и советской политики». К подобному варварству мы уже привыкли. Впрочем, варварством это называется у нас, в России, а в Европе говорят: таков выбор украинского народа. Однако эти действия ни с каким «выбором» и «украинским народом» ничего общего не имеют. И вообще, это не «месть Москве» и не попытка отделиться от русских. Все гораздо глубже, и является практическим следствием развития европейской философской мысли столетия.
Для внешнего наблюдателя это очередной акт в длинной череде «декоммунизации», начатой в 2015 году. Однако, если абстрагироваться от эмоциональной реакции на уничтожение памятников мировой культуре, становится очевидным, что данный шаг далеко выходит за рамки сиюминутной политической целесообразности или «мести Москве».
Он является закономерным, почти ритуальным действием в рамках гораздо более масштабного и тревожного процесса, осмысление которого требует обращения не к политологии конфликта, а к фундаментальным философским и социологическим теориям XX–XXI веков. Речь идёт о планомерной замене исторической нации как субъекта политики на управляемую популяцию как объект биовласти, о превращении государства-нации в «государство-территорию», чья функция сводится к обслуживанию периферийных интересов глобальной Империи.
Именно в этом — в проектировании нового социального тела, лишённого исторической памяти и цивилизационных корней, — заключается подлинный смысл происходящего на Украине эксперимента, который представляет собой не локальный феномен, а прообраз будущего для многих периферийных пространств мира.
От вестфальской нации — к постнациональному управлению
Классическая модель государства-нации, сформированная в рамках Вестфальской системы, предполагала триаду: территория — суверенитет — национальная идентичность. Эта модель, несмотря на все её противоречия, обеспечивала цивилизационную устойчивость: народ как коллективный субъект обладал правом на историческую преемственность, культурную автономию и политическое самоопределение.
Однако с конца XX века эта модель подвергается системной эрозии. Её разрушение имеет не только геополитические, но и глубоко философские корни. Уже Лев Троцкий в «Перманентной революции» (1930) провозгласил нацию «буржуазной тюрьмой», мешающей формированию «мирового пролетариата». Его утопия — человек без родины, без языка, без культурной памяти — сегодня реализуется не через диктатуру, а через институты глобального управления.
Их язык изменился: вместо «интернационализма» — «универсальные ценности», вместо «борьбы с буржуазией» — «борьба с дискриминацией», вместо «пролетариата» — «уязвимые группы». Но суть осталась: нация как метафизическая и политическая реальность должна быть ликвидирована.
Теоретическое описание этого перехода от суверенитета к управлению предложили Майкл Хардт и Антонио Негри в своей концепции «Империи». Они утверждают, что глобализация не отменяет суверенитет, но трансформирует его, создавая новую форму глобального правления — «Империю», которая представляет собой децентрированную, сетевую структуру власти.
Хардт и Негри — постмарксисты, и их цель — не оправдать «Империю», а разоблачить её логику, чтобы мобилизовать Множество (the Multitude) на её свержение. Для них «Империя» — это новая форма угнетения, а не «естественный прогресс».
Эта Империя управляет кризисами, включает их в свою. В рамках этого порядка традиционное национальное государство теряет монополию на суверенитет, уступая место смешанной конституции, где власть распределена между национальными правительствами, транснациональными корпорациями, финансовыми институтами и надгосударственными органами.
Империя обеспечивает свободу движения капитала и информации, но жёстко контролирует движение людей (особенно бедных). Миграция управляется как биополитический ресурс: то поощряется (для дешёвой рабочей силы), то блокируется (для социального контроля). Государство превращается в административного менеджера, задача которого — обеспечить предсказуемость и управляемость вверенной ему территории.
Логическим дополнением к этой политико-экономической трансформации служит теория биовласти Мишеля Фуко. Если Империя описывает структуру глобального управления, то биовласть раскрывает его технологию на микроуровне.
Власть сегодня редко действует через прямое насилие — аресты, казни, запреты. Вместо этого она управляет жизнью: следит, чтобы люди были здоровы, рожали «в нужном объёме», работали эффективно, двигались туда, где нужны, и верили в «правильные» идеи.
Государство (а всё чаще — международные структуры) перестаёт думать о гражданине как о личности с правами и совестью. Оно смотрит на население как на биологическую массу — как на стадо или ресурс, которым можно управлять с помощью статистики, образования, СМИ, законов о языке и даже школьных учебников.
Поэтому, когда вводят запрет на русский язык, сносят памятники или переписывают историю, это — не просто «патриотизм» или «борьба с прошлым». Это технология управления: ломают старые связи памяти, чтобы вырастить новое поколение — более гибкое, бесконфликтное, готовое принимать любые «новые правила». Люди перестают быть носителями культуры и становятся функциональными единицами в глобальной системе: работниками, потребителями, мигрантами — но не гражданами с историей.
Таким образом, классический проект модерна, основанный на суверенной нации, сменяется постмодернистским проектом, где нацию замещает популяция, а суверенитет — управляемость.
Вот Михаил Булгаков — русский писатель, родившийся в Киеве, писавший на русском языке, чьи герои — Маргарита, Воланд, Иешуа Га-Ноцри — жили в культурном пространстве, где не было границ между Киевом и Москвой, между Днепром и Невой. Это пространство называлось Русью, и оно было реальностью, а не идеологией.
Никакой Руси! – говорят авторы проекта «Украина», да и никакой Украины тоже не будет. Без истории и культуры, от которых отказываются, будет что-то другое. В лабораториях глобализма, где на исторической пустоши выращивают нового человека — без корней, без веры, без семьи, но с QR-кодом на лбу и лояльностью к Брюсселю.
Украина как лаборатория «государства-популяции»
Процесс трансформации Украины в «государство-популяцию» носит комплексный характер и реализуется через три взаимосвязанных канала: культурно-историческую инженерию, экономико-политическую трансформацию суверенитета и демографическое переформатирование, где война выступает в роли катализатора и ускорителя.
Можно понять чувства россиян, на глазах у которых в прямом эфире сносят памятники Булгакову, Ахматовой, Глинке и Чайковскому. Мы возмущаемся, мол, что они творят! Как же так можно! Но наивно полагать, что решение об уничтожении культурного наследия принимают какие-то бестолочи-варвары в мэрии Киева или в правительстве.
Это системный элемент политики, направленной на хирургическое рассечение исторической ткани. Михаил Булгаков, родившийся и выросший в Киеве, Анна Ахматова (урожденная Горенко), чьи корни и духовное становление неотделимы от русской культуры Петербурга и Крыма, Михаил Глинка и Пётр Чайковский, чья музыка является универсальным достоянием человечества, — все они объявлены персонами нон грата не за политические взгляды, а за принадлежность к «неправильному» культурному коду.
Их уничтожение — это символическое убийство самой возможности культурной общности и исторической преемственности. Это прямое приложение биовласти к сфере коллективной памяти: из популяции изымаются «опасные» культурные гены, способные пробудить историческое самосознание.
Эта практика дополняется лингвистической и исторической ревизией. Так, на памятнике воинам-освободителям в Печерском районе текст на русском языке будет заменён на украинский, а понятие «Великая Отечественная война» — на «Вторая мировая война». Это не просто смена формулировок. Это изменение координат исторического восприятия, попытка вырвать конкретное поколенческое и семейное переживание из контекста общей исторической судьбы и поместить его в абстрактную, обезличенную вселенскую хронику. Знание останется, как о Карфагене, который когда-то пал, или о Трое, которую когда-то кто-то захватил с помощью деревянного коня.
Русский язык крайне опасен для них. Он вытесняется не потому, что он «имперский», а потому, что он — носитель памяти, связывающей миллионы людей с общим прошлым. Уничтожение языка — это удаление доступа к истории.
Русский язык — это не инструмент "оккупации". Это орган памяти, связывающий миллионы людей с общим прошлым. Уничтожить его — значит выключить доступ к истории. Сделать народ слепым и безымянным.
Ведь, знающий русский язык, думающий на нем, легко может прочитать те культурные, исторические коды, «зашифрованные» в произведениях Булгакова, Гоголя, Пушкина, Ахматовой, Бабеля, Эренбурга… А прочитав, задаться вопросом: что же вы, панове, наделали с моей страной!
Поэтому. Нужно вместе с книгами, памятниками, изъять, уничтожить и инструмент их «расшифровки» — язык. И вот такие действия не создают новую идентичность — они создают вакуум идентичности, который впоследствии может быть заполнен любым предлагаемым конструктом.
Трансформация суверенитета в управляемость. Параллельно с культурным демонтажем идёт процесс глубокой интеграции Украины в структуры глобального управления, что наглядно иллюстрирует тезис Хардта и Негри об Империи.
Формально сохраняя атрибуты государства, Украина фактически делегирует ключевые аспекты своего суверенитета внешним акторам. Процесс вступления в Европейский Союз, несмотря на политические блокировки, движется вперёд за счёт тактики «frontloading» — заблаговременного выполнения всей технической работы по гармонизации законодательства. Еврокомиссия открыто называет будущее членство Украины «ключевым элементом европейских гарантий безопасности».
Происходит глубокая перестройка внутренних институтов страны по внешним лекалам, что является классическим признаком не прямого колониального управления, а неформального имперского контроля, описанного в критике теории Империи. При этом, ценность Украины для центра Империи заключается не в её народном или экономическом потенциале как таковом, а в её геостратегическом положении как территории, которую необходимо сделать управляемой и предсказуемой.
Война как ускоритель демографической трансформации. Военный конфликт, помимо своих трагических гуманитарных последствий, выполняет и определённую системную функцию в рамках описанного процесса. Массовая гибель, эмиграция миллионов наиболее патриотично и традиционно настроенных граждан, разрушение промышленного и культурного потенциала восточных регионов — всё это объективно облегчает задачу «переформатирования» социального ландшафта.
Демографическая редукция создаёт не только человеческую трагедию, но и демографический вакуум. Сейчас на Украине активно обсуждается проблема: а что же делать после окончания военных действий? Ведь более миллиона мужиков погибли, еще несколько миллионов трудоспособного населения выехало за пределы страны и не собирается возвращаться. Кто же работать будет?
В «брюсселях» над глупыми посмеиваются. Там давно уже все решено. Они уже придумали программы «восстановления», согласно которым на Украину, освободившуюся от местного населения, приедут мигранты, что де-факто ведёт к изменению этнокультурного баланса.
На днях В ЕС согласовали законодательные инициативы, реализация которых позволит отправлять мигрантов, ищущих убежище, в зарубежные «центры возвращения». Понятно, что освободившаяся от населения територи Украины — самое удобное место для создания десятков таких «центров», способная принять не один миллион «беженцев».
Поэтому тезис «война до последнего украинца» — это еще и продуманный экономический механизм: война становится инструментом биополитики в её самом жёстком понимании, регулирующим размер и состав популяции.
Элита как носитель постнациональной идеологии: роль еврейского фактора
Теперь жду обвинений в антисемитизме. Любят жители некоторых государство, особенно, обвинять всех, кто заметит, как они смывают человеческую кровь со своих рук. Хотя мои следующие рассуждения ничего общего не имеют с антисемитизмом.
Для реализации столь радикального проекта, взращенного силой и мощью европейского разума (а что еще родилось вне Европы такого, отчего человечество до сих пор содрогается!) требуются не просто исполнители, а те, кому вся эта Украина и украинский народ, вместе с «русским миром» и этой тысячелетней общей историей со святителями Владимирами, да Ярославами Мудрыми — нечто такое же как Карфаген и Троя.
Поэтому руководить проектом уничтожения Украины, украинцев и создания популяции на свободной от исторической и культурной архаики нового административного образования были призваны хотя и местные, знающие обычаи, язык, но лишенные по отношению ко всему этому каких-либо эмоций и переживаний — элита, не связанная с территорией, историей или народом. Но ключевой вопрос не в этнической принадлежности, а в цивилизационной позиции.
В этом контексте требует осмысления феномен активной роли лиц еврейского происхождения в руководстве современной Украиной — от высших политических постов до ключевых медиа и идеологических институтов. Однако примитивные трактовки этого феномена как «заговора» или «этнического предательства» несостоятельны и ненаучны. Гораздо продуктивнее рассматривать его как социологический индикатор глубинной трансформации идентичности в условиях глобализации.
Речь идёт о разрыве между еврейством как культурно-исторической традицией и еврейством как маркером транснациональной, постнациональной идентичности. Русские евреи XIX–XX веков — от Левитана, Бабеля, Эренбурга, Мандельштама, Ильи Ильфа ( Иехииел-Лейб Арьевич Файнзильберг) до Андрея Синявского — были глубоко укоренены в русской цивилизации. Их творчество стало неотъемлемой частью русской и мировой культуры, их судьбы — трагическим отражением общей истории. Их идентичность была сложным синтезом, диалогом, но не отрицанием почвы.
Русские евреи XIX–XX веков были частью русской культуры, даже когда критиковали её. Их еврейство было вписано в русскую цивилизацию, как киргизскость Айтматова или аварскость Расула Гамзатова. Они были русскими писателями, чьё творчество питалось общей почвой.
Иными словами, без их творческого вклада трудно себе представить русскую культуру, как и без плотной ткани русской культуры, философии, социальной практики вряд ли они состоялись бы как мастера литературы или искусства.
Современная же ситуация иная. Часть элиты, маркируемая еврейским происхождением, выступает не как наследник этой синтетической традиции, общей истории, традиции, а как её могильщик.
Их идентичность — это идентичность глобального менеджера, для которого национальная культура, память, религия — архаичные препятствия на пути к унифицированному, управляемому миру. Они не защищают еврейскую традицию — они защищают логику Империи, для которой все традиции, включая еврейскую, представляют угрозу.
Участие в сносе памятников русской культуре, к которой их предки имели непосредственное отношение, — это символический акт отречения от исторической укоренённости во имя нового, «освобождённого» от прошлого будущего. Это яркое проявление того «постнационального космополитизма», который является идеологической надстройкой глобального капитализма.
А поскольку «будущее» Украины нам известно (оно без самой Украины и украинцев), то «еврейский вопрос» в украинском контексте важен не как этническая, а как цивилизационная проблема.
Он демонстрирует, как под давлением глобалистского проекта происходит метаморфоза традиционных культурных субъектов: они отрываются от своих исторических корней и превращаются в функциональные элементы транснациональной управленческой системы. Их лояльность принадлежит не народу или вере, а принципам открытости, толерантности и управляемости, которые, будучи вырваны из конкретного культурного контекста, становятся инструментом нового отчуждения.
Поэтому Миндич ворует там, где воровать, значит обречь людей на смерть. Зеленский через Сырского гонит бригады на убой, ради сомнительного выигрыша во времени, Коломойский, Порошенко, Пинчук, Боголюбов сыграли огромную роль в разрушении Украины, именно они дали ложные надежды местной элите накануне февраля 2022 года…
Это носители глобалистской идеологии, для которых национальная принадлежность — случайность, а культура — обуза. Они не защищают еврейство — они разрывают связь между еврейством и Русью, потому что эта связь мешает проекту этнической нейтрализации. Для них важно не то, кто они, а что они делают: разрушают нацию как метафизическую реальность ради своих корыстных целей — материального обогащения или организации «прописки» в среде новоявленных «вершителей Истории».
«Государство-популяция» как новая форма периферийного колониализма
Синтез теоретических подходов Фуко и Хардта с Негри и их приложение к украинскому кейсу позволяет сформулировать концепт «государства-популяции» (или «государства-территории») как новой доминирующей формы политической организации на периферии глобальной системы. Его основные характеристики таковы:
Сохранение территории как ресурса. Географическое пространство сохраняет свою ценность как военно-стратегический плацдарм, аграрный резерв или зона для размещения низкотехнологичных производств и IT-аутсорсинга. Суверенитет над территорией носит фиктивный характер, уступая реальный контроль внешнему управлению через долг, политические условия и военные альянсы.
Ликвидация нации как субъекта. Историческая нация с её памятью, языком, религией и культурной преемственностью рассматривается как угроза управляемости. Поэтому проводится планомерная операция по её деконструкции: разрыв исторических нарративов, маргинализация языка, насаждение новой идентичности, построенной на отрицании прошлого. На смену народу как коллективному субъекту истории приходит популяция — статистическая совокупность индивидов.
Оптимизация популяции под глобальные нужды. Задача управления такой территорией сводится к оптимизации человеческого капитала для обслуживания глобальных цепочек создания стоимости. Образование, здравоохранение, миграционная политика нацелены на формирование функциональной, мобильной, политически инертной рабочей силы. Биовласть достигает здесь своей цели: жизнь популяции регулируется не для её собственного блага, а для максимизации её полезности для системы.
Замена суверенитета управляемостью. Государственный аппарат превращается в локальный офис по реализации решений, принятых в других центрах силы. Его самостоятельность ограничивается техническими вопросами. Политический выбор сводится к выбору между разными вариантами выполнения внешнего предписания.
Украина в этой модели выступает не исключением, а прообразом. Аналогичные процессы, с разной степенью интенсивности, можно наблюдать и в других странах, находящихся на полупериферии глобального капитализма. Это выгодно центрам Империи: такая форма обеспечивает доступ к ресурсам и контроль над пространствами без бремени ответственности за судьбу конкретного народа. Нет нации — нет моральных обязательств, требований исторической справедливости, сложных культурных диалогов. Есть лишь административная задача управления биомассой, которую можно при необходимости перемещать, переобучать или замещать. А то и уничтожать в горниле конфликтов и «местных» войн. Уж в этом европейци поднаторели, как никто другой.
Поэтому, решение киевских властей снести памятники великим русским писателям и композиторам — это не эпизод культурной войны. Это симптом и символ гораздо более глубокого цивилизационного сдвига. Тот факт, что подобные действия находят поддержку и понимание в определённых интеллектуальных и политических кругах Запада, лишь подтверждает, что Украина стала полигоном для реализации проекта, вызревавшего в недрах европейской мысли на протяжении десятилетий — проекта преодоления нации-государства.
Однако, как показал анализ, это «преодоление» на периферии системы принимает уродливую форму не освобождения, а нового закабаления. На месте суверенной нации, со всеми её противоречиями и сложностями, возникает управляемая популяция на стратегически важной территории. Этот процесс идёт под знамёнами прогресса, европейского выбора и деколонизации.
Опасность этой модели заключается в её универсальности. Если Россия и другие сохранившие элементы суверенитета цивилизационные миры не осознают эту угрозу на теоретическом уровне и не выработают адекватный язык для её описания и противодействия, они рискуют проиграть не только в геополитическом, но и в онтологическом противостоянии.
И поэтому цели СВО, типа «денацификация», «демилитаризация» инструментальны и обозначают границы тактических действий. Они выходят далеко за рамки традиционной дипломатии, «международного права», традиций. СВО началась в совершенно новых цивилизационных условиях перестройки глобального миропорядка, частью которого и является проект «государства-популяции».
Но поскольку этот проект реализуется в непосредственной близи российских границ, фактически на ее территории, за счет усекновения части ее цивилизации, то Москва не могла не ответить. А отвечая, обязана добиться реализации поставленных целей. Эти цели далеко не ограничиваются тем, что перечисляют официальные лица.
Ведь России уготована точно такая же участь: кто в европах будет плакать по разрушенным Петербургу, Москве, сожженых русских книгах!.. Они уже это неоднократно делали. Попытаются сделать и еще много раз…