Политический покер в ядерный век, или Блеф как политика

Выдающийся немецкий военный теоретик ХIХ века Карл фон Клаузевиц, обобщивший опыт наполеоновских войн в классическом труде «О войне», считал, что по сравнению с другими видами человеческой деятельности военное искусство «более остальных похоже на карточную игру»1. Пожалуй, с той поры природа мировой политики, продолжением которой, по мысли Клаузевица, является война, мало изменилась. В ней, как и раньше, имеют место и опасный блеф, и рискованные комбинации, и, увы, откровенное шулерство. История учит, что чем амбициознее правящая элита, тем чаще она преступает грань дозволенного.

Неустойчивое равновесие

Из всех азартных игр за ломберным столом американская элита традиционно отдавала предпочтение покеру. В покере холодный расчет уживается с блефом, умением психологически «подавить» партнера и заставить его «сбросить карты» и выйти из игры. У вынужденного из-за болезни вести малоподвижный образ жизни Президента США Франклина Делано Рузвельта покер в кругу близких друзей наряду с коллекционированием марок и секретами приготовления коктейлей был одной из любимых забав на отдыхе. Супруга президента Элеонора усматривала даже прямую связь между картами и большой политикой, когда вспоминала о переговорах мужа со Сталиным и Черчиллем на Ялтинской конференции в феврале 1945 года: «Он [Рузвельт] знал, что переговоры неизбежно предполагали определенные уступки, но он умел хорошо торговаться, был превосходным игроком в покер и ему нравилась игра переговоров»2.

Правда, здесь стоит сделать одну существенную оговорку. Если в картах блеф вполне допустим и даже нередко приносит солидный выигрыш, то в политике он однозначно противопоказан и чреват опасными последствиями, особенно в наш век новых вызовов, рисков и угроз, когда все туже затягивается узел глобальных противоречий, а мир становится разобщенным, как никогда.

По мнению ряда современных экспертов и исследователей, ситуация в сегодняшнем мире во многом напоминает события, предшествовавшие в прошлом возникновению крупных международных конфликтов. Столь же интенсивное нарастание и переплетение самых различных противоречий, включая неожиданные «нештатные» ситуации, вроде неотступающей глобальной ковид-эпидемии, устойчивый рост «горячих точек» во всех регионах мира, усилившаяся тенденция к блоковому противостоянию на фоне успокоительных заявлений о приближении многополярности, почти как в 30-х годах прошлого века, когда надежды на коллективную безопасность не остановили подготовку новой мировой войны3.

Нельзя не отметить и появление среди правящих мировых элит растущего числа откровенно неадекватных, профессионально слабых, случайных или, по замечанию российского президента, «импульсивных» деятелей, свидетельствующее об усилении опасного иррационализма в мировой политике, растущем числе поспешных и ошибочных государственных решений, касается ли это ослабления режима стратегической стабильности, военных вмешательств под флагом «продвижения демократии» или провокационной политики экономических санкций, не раз в прошлом приводившей к развязыванию больших войн.

В математической теории игр есть понятие «седловая точка». Это когда существует неустойчивое положение равновесия противоборствующих сторон, которым хотя и недовольны участники противостояния, но вынуждены его сохранять, так как любое действие может привести к выигрышу противника. Наверное, сегодняшний мир находится в состоянии подобного неустойчивого равновесия и в любой момент может в результате неосторожных силовых действий конфликтующих сторон или ошибочных дипломатических решений сорваться в неуправляемую конфронтацию.

Проблема заключается еще и в том, что подходит к концу эпоха политиков, сформировавшихся в период холодной войны, за которым последовал недолгий и неустойчивый «однополярный момент» — мировой порядок под эгидой Соединенных Штатов. Западных политиков воодушевила победа либерального миропорядка, которую сочли полной и окончательной, и вплоть до сегодняшнего дня это искреннее заблуждение мешает им трезво оценить новые реальности и освободиться от иллюзий.

В 1950-х годах, в самый разгар холодной войны, когда конфликтующие стороны еще не научились великому искусству предосторожностей в ядерный век, в США появился термин «brinkmanship» — балансирование на грани войны. Он довольно точно отражал психологию воинственных политиков — «ястребов», ответственных в Вашингтоне за принятие судьбоносных решений. Особенно сильны их позиции были среди высшего звена американских военных, которые призывали Президента Дж.Кеннеди рискнуть «ядерной войной» во время Карибского кризиса 1962 года, возникшего как результат американской стратегии переиграть сложившееся соотношение сил с Советским Союзом в свою пользу. Президента такая перспектива явно не устраивала. 19-летняя стажерка Белого дома Мими Бирдсли, ставшая его любовницей, спустя много лет вспоминала о ночи 27 октября 1962 года, проведенной с президентом в самый разгар Карибского кризиса, когда он «похоронным тоном» будто бы сказал ей: «Пусть уж мои дети будут скорее красными, чем мертвыми»4.

Не отличался недостатком воинственности и советский руководитель Н.С.Хрущев, которого позже «товарищи по партии» за проявленный «волюнтаризм» отправили в отставку. Тем не менее руководители двух стран тогда проявили здравый смысл и в последний момент остановили роковой ход событий. В подготовленном помощниками проекте выступления в Американском университете летом 1963 года Президент Кеннеди, незадолго до своей трагической гибели, говоря о Советском Союзе, собственноручно заменил слово «враг» (enemy) на более умеренное «противник» (adversary) и включил здравую мысль о том, что Америка «не всемогуща и не всесильна» (neither omnipotent, nor omniscient). Результатом переосмысления опыта ядерного противостояния двух сверхдержав, едва не закончившегося мировой катастрофой, стала разрядка международной напряженности как способ реального сосуществования государств с различным общественным строем5.

Многим это казалось тогда невероятным поворотом в международных отношениях после привычной конфронтации холодной войны. Самый большой долгожитель в администрации Президента Рузвельта, занимавший посты госсекретаря и министра обороны — Генри Стимсон, которого его подчиненные даже считали человеком «романтического склада ума» за то, что из списка целей для ядерных ударов по Японии он вычеркнул древнюю столицу Киото, где они с женой когда-то провели медовый месяц, и включил «рядовой» Нагасаки, летом 1945 года подготовил специальный меморандум об отношениях с Советским Союзом для новой администрации Президента Трумэна.

В этом документе под названием «Размышления об основных проблемах, которые стоят перед нами», отвергалась возможность послевоенного сотрудничества США с Советским Союзом ввиду «фундаментальных различий» в общественных системах двух государств, если только, как подчеркивалось, в советском строе не произойдут коренные «перемены»6. Об этом сегодня не лишне вспомнить, чтобы заключить, что дело все-таки было не в системных «различиях», которые, разумеется, потеряли свою остроту с распадом СССР и самоликвидацией социалистического блока, а в устойчивости и глубине геополитического противостояния.

После очевидной несостоятельности однополярного мира вопрос о мировом порядке оказался в центре международных отношений. Коллективный Запад во главе с США настойчиво отстаивает туманный принцип организации «порядка, основанного на правилах», вкладывая в него каждый раз удобный для себя смысл. Это лишает международные отношения в век повышенной турбулентности столь нужной всем предсказуемости и определенности.

Это, естественно, не могло не вызвать протест со стороны многих других видных членов международного сообщества, прежде всего России и Китая, которые справедливо увидели в этом попытку ущемления их прав в определении фундаментальных основ мироустройства как системы общепризнанных норм международного права, и в первую очередь принципов Устава ООН. Казалось бы, сугубо теоретический спор на деле непосредственным образом затрагивает новую систему взаимоотношений государств, рождающуюся в результате кардинально изменившегося расклада мировых сил.

Поворот к Азии

Мир в ХХI веке переживает непростые времена. Сложившийся после Второй мировой войны порядок в основном себя исчерпал и сменился затяжным кризисом и неустойчивостью всей глобальной системы международных отношений.

Несмотря на явные признаки усталости и перенапряжения сил, Соединенные Штаты не собираются отказываться от своего доминирования в мире и подчиняют этим целям всю свою дипломатическую, военную и экономическую активность. Вместе с тем последние годы оказались временем больших неожиданностей и разочарований для американской элиты. Самым большим сюрпризом оказался подъем Китая, причем, надо сказать, не без помощи самих США, и провал всех попыток Вашингтона интегрировать его в западный мир на условиях зависимого, младшего партнера — по формуле Р.Зеллика «ответственного акционера» (responsible stakeholder).

Верить в успех этого предприятия могли только самонадеянные деятели из «глубинного государства», плохо знакомые с великой историей Китая и, вероятно, введенные в заблуждение показным публичным смирением и миролюбием Дэн Сяопина и некоторых из его соратников в самом начале пути «открытости и реформ». Как отмечал известный американский историк Г.Эллисон, автор популярного мема о «ловушке Фукидида», «дипломатически Пекин сидел тихо, следуя указаниям Дэн Сяопина «прятаться и пережидать»7. Добавим от себя: до поры, до времени.

Китай вышел на уровень второй по экономической мощи и научно-техническому потенциалу мировой державы и, что называется, дышит в затылок Соединенным Штатам, особенно в высокотехнологических передовых отраслях — основе современного научно-технического прогресса и военного дела. После некоторого периода растерянности в Вашингтоне наконец поняли, что, увлекшись борьбой с Советским Союзом и погнавшись за преимуществами глобализации, проглядели важный стратегический момент и дали Китаю возможность в кратчайшие сроки преодолеть отсталость и выступить в роли главного американского конкурента на мировых рынках. Сбылось предвидение о Китае как «о будущем крупнейшем игроке мира» создателя современного Сингапура Ли Куан Ю.8

Ответом Вашингтона стало, особенно с приходом в Белый дом Президента Д.Трампа, ужесточение американской торгово-экономической политики в отношении Пекина, вплоть до введения в 2018 году драконовских тарифов и пошлин против китайского экспорта, и начатый еще при Президенте Б.Обаме под лозунгом «поворота к Азии» («Asia pivot/rebalancе») перенос центра тяжести глобальных военных усилий США поближе к потенциальному гегемону, а самое главное, наращивание дипломатических усилий по созданию широкой антикитайской коалиции с целью сдерживать развитие Китая и осложнить его внутреннюю стабильность.

В какой-то мере действия США затруднили и притормозили китайскую экономическую экспансию. Это напоминает историю самих Соединенных Штатов, вступивших на рубеже XIX-ХХ столетий на путь завоевания внешних рынков в уже поделенном мире, не обладая достаточной военной мощью, чтобы подкрепить силой свои экономические амбиции по вытеснению конкурентов. Достаточно сказать, что даже после Первой мировой войны, в которой США «под занавес» приняли участие на стороне стран Антанты, и в целом на протяжении всего межвоенного периода они не относились к числу главных военных держав и долгое время не озадачивались тем, что, например, в американской кондитерской промышленности работало намного больше рабочих, чем в авиационной. Американский девиз всегда был не спешить вкладывать средства в то, что не сулит немедленную прибыль.

Во многом разрыв между экономической и военной мощью США помешал Президенту В.Вильсону продиктовать свою волю союзникам на Версальской конференции, и, как следствие, Конгресс отказался принять Устав Лиги Наций. В ожидании своего часа Америка ушла в изоляционизм, или, как тогда про нее язвительно говорил У.Черчилль, она «ни во что не вмешивалась и лишь всем желала добра». Ничто это не напоминает в сегодняшней мировой политике?

На самом деле США весьма искусно и результативно играли в межвоенный период роль государства-балансира и не препятствовали, как тогда говорили в Вашингтоне, «естественному ходу событий» своей политикой нейтралитета или невмешательства и даже претендовали на статус миротворца, но из-за кулис, методами тайной дипломатии подталкивали мир в нужном направлении, пользуясь своей отдаленностью и защищенностью от основных очагов войны двумя океанами.

Вторая мировая война коренным образом изменила мировой баланс сил. США не только заняли ведущее место в лагере победителей (как и СССР), но и гигантски раскрутили маховик военной машины, создали мощный военно-промышленный комплекс, который своей неподконтрольностью пугал даже героя высадки в Нормандии Президента Эйзенхауэра, и сохранили в мирный период не имеющие себе равных вооруженные силы, обладали некоторое время монополией на ядерное оружие. Дорога для глобальной послевоенной экономической экспансии США, подкрепленной на этот раз силой сверхоружия, была открыта. Сегодня Китай, почувствовав из-за противодействия Вашингтона уязвимость своих экономических амбиций, настойчиво подкрепляет их ускоренным наращиванием вооруженных сил и идет дорогой своего конкурента.

Российско-китайский тандем

Вслед за взлетом Китая столь же неприятным сюрпризом для Вашингтона, причем быстрее, чем многие ожидали, стало возрождение России после распада СССР и возвращение ею статуса великой мировой державы. И здесь расчеты Вашингтона «интегрировать» ослабленную постсоветскую Россию, отказавшуюся от коммунистической догмы, в орбиту зависимых от Запада государств по примеру стран Восточной Европы не увенчались успехом. Отсутствие принципиальных идеологических разногласий не устранило геополитические противоречия и не заставило Россию играть по западным правилам во вред своим национальным интересам.

По мере нарастания всестороннего давления со стороны США на «непослушные» государства, объявленные в Вашингтоне официально в начале правления Д.Трампа «ревизионистскими» за их критический настрой к либеральному мировому порядку, основанному и опекаемому Америкой, усиливалась и ответная реакция со стороны этих держав, прежде всего России и Китая, по известной формуле «действие рождает противодействие».

Долгое время на Западе не могли поверить, а скорее всего, не хотели, что в свете предыдущего драматического опыта советско-китайских отношений сближение между Москвой и Пекином будет возможно. Хотя наиболее искушенные умы, как, например, Генри Киссинджер, никогда не исключавший самые невероятные повороты истории, допускали, что ситуация в «треугольнике» Соединенные Штаты — Китай — Россия может кардинальным образом измениться в ущерб американским интересам и на смену альянсу Вашингтон — Пекин может прийти взаимодействие Москвы и Пекина.

Причем американо-китайское сближение в 1970-1980-х годах строилось на ограниченной антисоветской, «антигегемонистской» основе и уже поэтому носило временный тактический характер и рано или поздно должно было исчерпать себя. Российско-китайские отношения формируются под влиянием долговременных, стратегических интересов, рассчитанных на длительную историческую перспективу перестройки мирового порядка и международных отношений, исключающих доминирование отдельных держав или созданных под их лидерством военно-политических блоков.

Многие западные эксперты, а с их подачи и некоторые разделяющие подобные взгляды российские авторы, ставят под сомнение перспективность российско-китайских связей и даже предостерегают Москву от активного сближения с Пекином ввиду якобы «непредсказуемости» и даже исторического «коварства» китайской политики. Цели подобных предостережений очевидны. Вашингтон уже давно рассматривает «союз медведя и дракона» как «кошмарный сценарий», но пока до конца не определился, что следует делать в этой связи в первую очередь, какой придерживаться политической тактики и приоритетности задач.

Тем более что в американской истории еще никогда не было такого внутреннего межпартийного раскола, отсутствия консенсуса в элите, общественного брожения, межрасового противостояния и пренебрежения к политической преемственности исполнительной власти, олицетворяемой институтом президентства. Напрашивается закономерный вопрос: как при такой внутренней неустойчивости, «разброде и шатаниях» можно вообще проводить амбициозную глобальную внешнюю политику? Если, конечно, не оставаться в плену вчерашних представлений о единстве нации, ее силе и величии.

Одна часть американской элиты, включая обслуживающее ее экспертное сообщество, исходит из того, что российско-китайский тандем (формула С.В.Лаврова) как в военном, так и экономическом плане превосходит американские возможности противостоять ему, не говоря уже о том, чтобы одержать над ним победу. В 2018 году глава Пентагона Дж.Мэттис, получивший в армии за свой крутой нрав нелестное прозвище «бешеный пес», на вопрос в Конгрессе, смогут ли США успешно вести войну на два фронта, ответил категорически: «Нет, сэр»9. Доктрина «двух войн», принятая на вооружение Вашингтоном на пике однополярного мира, была исключена из стратегического планирования Пентагона.

Поэтому, судя по незатихающей дискуссии на эту тему, речь идет о том, чтобы ценой искусного дипломатического маневрирования (эдакой «операции Киссинджера» наоборот) добиться раскола российско-китайской «оси», соблазнив Россию уступками и переманив ее на свою сторону, чтобы сосредоточить все силы против Китая, который уже возведен в ранг основного конкурента и противника США на весь ХХI век.

Но такому плану есть и влиятельные противники — скептики, которые призывают не недооценивать степень сплоченности российско-китайского альянса, а самое главное, сомневаются в наличии у Соединенных Штатов средств, способных заинтересовать Россию в смене геополитических ориентиров, или готовности Америки ради далеко не очевидных выгод этими средствами пожертвовать. К этому добавляется и устойчивая вражда этих кругов к России и лично Президенту Путину, чувствующих себя обманутыми метаморфозой российской политики после «эпохи Ельцина», которая не позволяет им расслабиться и вычеркнуть Россию, пусть и в тактических целях, из «проскрипционного списка» главных врагов Америки.

Мнение этих скептиков озвучил бывший американский посол в Москве М.Макфол — незадачливый политический назначенец, угодивший за свою деятельность, несовместимую с дипломатическим статусом, в «черный список» невъездных в Россию персон. Когда в Америке хотят сказать, как говорят русские, «у черта на куличках», то обычно говорят: «Бют, Монтана». Оттуда родом Макфол, так и оставшийся интеллектуальным провинциалом, до 18 лет не знавший о существовании Стэнфордского университета, по его собственному признанию. В своей статье в газете «Вашингтон пост», близкой к Демократической партии, он утверждает, что «сближение с путинской Россией принесет мало выгод и массу ущерба» и что если уж затевать такую игру, то «вместе с демократической Россией, а не с автократом Путиным». Послание более чем понятное. При нынешней власти в Кремле рассчитывать на раскол российско-китайского альянса не приходится10.

Новый этап враждебности в отношениях с Китаем был открыт с приходом в Белый дом республиканской администрации Д.Трампа, при которой нагнетание антикитайских настроений в основном коснулось области торговли и высоких технологий (дело «Хуавэй»), что, видимо, более всего волновало президента-предпринимателя. Традиционные для американской внешней политики мессианские, идеологические мотивы звучали весьма приглушенно, что вызывало праведный гнев американских либералов и неоконсерваторов, группирующихся вокруг Демократической партии США. Акценты вновь поменялись, когда на смену республиканцам к власти пришли демократы.

Спустя некоторое время уже можно было осторожно сказать, что в «треугольнике» США — Китай — Россия влиятельная часть американской элиты свой выбор, скорее всего, сделала с точностью до наоборот по сравнению с эпохой Никсона — Киссинджера. Хотя поменялись акценты, но неизменным остался сам вековой дух англосаксонской политической культуры, верной лозунгу «разделяй и властвуй». Об этом уже ясно говорили первые шаги дипломатии Байдена — Блинкена.

После жесткого дебюта на грани дипломатического фола на переговорах с китайцами в Анкоридже (Аляска) в марте этого года и сознательного обострения темы Тайваня и прав человека в Гонконге, Синьцзяне, Тибете последовала, явно по контрасту, серия примирительных жестов Вашингтона в отношении России — согласие продлить без дополнительных условий на новые пять лет Договор СНВ-3, против чего категорически выступала администрация Трампа, отказ от введения новых санкций против «Северного потока — 2» и, самое главное, проведение по инициативе США саммита двух президентов в Женеве в середине июня, открывшего дорогу для решения ряда других отложенных проблем в двусторонних отношениях, прежде всего в вопросах стратегической стабильности, кибербезопасности, климата и экологии.

Складывается довольно запутанная ситуация в «треугольнике» Пекин — Вашингтон — Москва, которая, однако, в долгосрочном плане едва ли отвечает замыслам Белого дома. Вероятнее всего, там преувеличивают роль идеологического фактора в отношениях трех держав и наивно исходят из того, что постсоветская Россия, вступившая на путь капиталистической реставрации и деидеологизации своей внешней политики, и США ментально все-таки ближе друг к другу, чем строящий социализм коммунистический Китай. Тем более что еще при Трампе его госсекретарь Майк Помпео — другой политический призывник, провинциал на стезе профессиональной дипломатии, включенный после своей отставки уже китайцами в санкционный список, — стал настойчиво педалировать тему роли Компартии Китая, а не китайского государства, в качестве главной угрозы Соединенным Штатам, о чем в Вашингтоне, казалось бы, давным-давно забыли.

В американских верхах явно недооценивают принципиальный и вместе с тем прагматичный подход Кремля к развитию отношений с Китаем и, возможно, наделяют партнеров свойственными им самим переменчивостью и непостоянством в отношениях с ближайшими союзниками. Замечательный российский ученый академик Никита Моисеев однажды заметил, что любой прогноз за пределами 15 лет ненаучен. С той поры, когда это было сказано, время уплотнилось еще больше. Во всяком случае, на обозримую перспективу российско-китайские отношения демонстрируют завидный запас прочности, что подтвердили и продление Договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве от 16 июля 2001 года на новый срок, и тесная координация внешней и военной политики между двумя странами под лозунгом «нет пределов и закрытых тем».

Что касается более отдаленной перспективы, скажем, за горизонтом сегодняшних геополитических реалий, то можно строить лишь более или менее обоснованные прогнозы. В частности, можно высказать предположение, что российско-китайский альянс будет только крепнуть, пока ему противостоит объединенная мощь коллективного Запада во главе с претендующими на доминирующую роль в мире Соединенными Штатами. Словом, пока США не согласятся с ролью «pares inter pares» (равный среди равных), как говорили в эпоху Людовика ХIV, и не вернутся к положению, которое на юридическом языке именуется «status quo ante», то есть статусу, которым они обладали в мире перед Второй мировой войной в качестве ведущей региональной державы в Западном полушарии. Неслучайно Президент Путин не так давно высказал надежду, что США рано или поздно будут вынуждены отказаться от своих претензий на абсолютную гегемонию. Такая судьба, во всяком случае, была уготовлена всем гегемонам в прошлом, как бы они не упирались и не убеждали себя в обратном. Начавшееся вытеснение США из ряда ключевых регионов (Средняя Азия, Африка, Ближний Восток) говорит об обоснованности такого вывода.

Демократия против автократии

Между тем сегодняшняя мировая политика если не по форме, то по своему духу во многом возвращается назад, к недавним временам идеологического противоборства двух систем. Характерной чертой упадка держав-гегемонов всегда была их духовная стагнация, неспособность создать новые привлекательные идейные модели, смыслы и символы, а также упрямая приверженность старым отжившим догмам. Отцы-основатели американской республики успешно противопоставляли абсолютизму монархической Европы идею демократии и гражданских свобод, позаимствованную у французских просветителей. Позже она легла в основу знаменитых «14 пунктов» президента-интеллектуала Вудро Вильсона, ставших противовесом лозунгам большевиков и действенным средством развала европейских империй. Заметим, что с той поры интерес к фрагментации крупных самостоятельных государственных образований под лозунгом «самоопределения наций» занимает видное место в арсенале американской внешней политики.

Родовым изъяном американской демократии с момента принятия исторической Декларации независимости, составленной Томасом Джефферсоном, явилось оправдание ею продержавшейся более двух столетий системы рабовладения, что нисколько не смущало отцов-основателей Америки. Например, сам третий Президент США — автор декларации — в своем поместье Монтичелло (современники называли его иронически «мудрец из Монтичелло») владел крупной гвоздильной фабрикой, на которой трудились сотни юных черных мальчишек-рабов. В одном из писем своему управляющему, который жаловался на их лень в работе, президент рекомендовал быть с ними построже и, если нужно, пускать в ход плетку11. Пришло время, когда Америке приходится по полной расплачиваться за эти прошлые грехи даже спустя полтора столетия после окончания кровопролитной Гражданской войны и отмены рабства. Движение «Жизни черных имеют значение» тому пример.

Идея защиты свободы и демократии стала лейтмотивом борьбы антигитлеровской коалиции против нацистской тирании и была закреплена в знаменитой Атлантической хартии (1941 г.) в качестве основы внешней политики Президента Ф.Рузвельта во Второй мировой войне. Эта идея становилась универсальной, пригодной на все случаи жизни, а самое главное, являлась красивым обрамлением далеко не бескорыстной международной деятельности США по вытеснению старых колонизаторов и переделу мира в свою пользу под лозунгом освобождения народов колоний.

С началом холодной войны Вашингтон сделал борьбу за демократию идейной основой борьбы «свободного мира» с мировым коммунизмом и марксистской идеологией, хотя в действительности речь шла о закреплении новых послевоенных геополитических позиций США в ослабленном войной мире в духе идеологии «американского века» и американской империи.

Под лозунгом продвижения «ценностей» демократии как гарантии европейской и международной стабильности США, вопреки первоначально взятым обязательствам, правда устным, пошли на расширение НАТО в Восточной Европе и на постсоветском пространстве, стояли за кулисами ряда «цветных революций», прежде всего в Грузии и на Украине, осуществили смену режимов в Ираке, Ливии и чуть было не преуспели в Сирии. Демократия по-американски как инструмент политической борьбы, если не поддаваться пропагандистскому гипнозу, означает упорядоченную (согласованную) ротацию представителей правящей элиты у кормила власти в самих Соединенных Штатах, чему неожиданно помешал выскочка Трамп, и оказание всяческой поддержки, вплоть до военной, приходу к власти в других странах лояльных Вашингтону политических деятелей и установление там зависимых режимов, готовых к внешнему управлению.

После некоторой «идеологической паузы» при президенте-бизнесмене Д.Трампе, который скорее был стихийным прагматиком, верящим в чудеса «транзакционной дипломатии» и в личные отношения с партнерами и противниками, чем в традиционное для Америки мессианство, начиная с живучего мифа о «сияющем граде на холме» и вечной борьбы «сил добра и зла», началась очередная реинкарнация идеи демократии. На этот раз речь идет о борьбе сил демократии против сил авторитаризма, представленных, разумеется, в первую очередь Россией и Китаем и их некоторыми союзниками. С начала правления Президента Байдена, похоже, эта «борьба противоположностей» прямо в гегелевском духе приобрела характер полуофициальной идеологической доктрины Вашингтона на ближайшие десятилетия.

Выросшему как политик в атмосфере идеологической конфронтации времен холодной войны, Байдену близко такое упрощенное, если не сказать примитивное, прочтение основного противоречия современной эпохи. За неимением лучшего тема демократии востребована как консолидирующая идейная основа создания новой международной коалиции против главных геополитических противников Америки — России и Китая, якобы воплотивших в своей политике «всемирное зло» авторитаризма, подавление внутренних свобод, ограничения гражданских прав и агрессию вовне. Объединению западных демократий под американским лидерством должен служить намеченный Белым домом на конец года так называемый «Саммит демократий» — искусственная затея, направленная своим острием против ООН и полицентричного миропорядка. Но Вашингтон не останавливает то, что тем самым делается опасный шаг к новому расколу мира и повышается уровень военной угрозы.

Американская элита, видимо, не до конца отдает себе отчет в том, что модель демократии в качестве «универсальной ценности», которую Запад навязывает остальному миру, от злоупотребления утеряла первоначальные блеск и привлекательность, дискредитировала себя во внутренней и внешней политике. Как институт управления, она оказалась неспособной справиться с новыми вызовами в чрезвычайных условиях, как в свое время либерально-демократический строй во Франции оказался бессилен организовать отпор нацистской агрессии и едва не привел к капитуляции Великобританию.

Рифмы истории

Своим послевоенным влиянием и восхождением на вершину глобального могущества США, объективно говоря, были обязаны решающему вкладу Советского Союза в победу во Второй мировой войне и, разумеется, гибкости и расчетливости своей внешней политики. В то сложное и противоречивое время вариантов было более чем достаточно, включая продолжение политики примирения с фашизмом, на чем близоруко настаивала влиятельная изоляционистская группировка в США, к которой, кстати говоря, принадлежал и отец будущего американского президента, посол в Лондоне Джозеф Кеннеди, и важно было не ошибиться в выборе оптимального курса.

Президенту Рузвельту — государственному деятелю большого масштаба, несмотря на всю запутанность международной обстановки, это удалось сделать. Из всех вариантов был выбран тот, который делал однозначный выбор в пользу военного союза с СССР и тем самым избавлял человечество от господства фашизма и вместе с тем лучше всего отвечал послевоенным глобальным интересам американской правящей элиты. В итоге война для Соединенных Штатов была выиграна «малой кровью», с минимальными потерями и максимальными приобретениями. Было положено начало «американскому веку».

Опыт американского участия в двух мировых войнах с вступлением в них «под занавес», когда исход войны уже определился, с хорошо продуманной общей военной стратегией и отвечающим интересам США послевоенным мирным урегулированием оказал большое влияние на формирование политического менталитета американской элиты, ее веры в способность «переиграть» новых противников и конкурентов и при этом избежать нанесения ущерба своим интересам, прежде всего в области безопасности.

В сложной сегодняшней мозаике мировых противоречий, переплетении элементов долговременного соперничества и тактического («избирательного») сотрудничества великих держав подобные политические расчеты Вашингтона просматриваются достаточно определенно, однако едва ли вписываются в современные реальности. История, как известно, не повторяется, хотя и рифмуется, как говорил мудрый Марк Твен. То, что принесло успех однажды, совсем не обязательно повторит его вновь, в другую эпоху, с другими героями и антигероями и при совершенно других исторических обстоятельствах.

Разумеется, ближайшие единомышленники и союзники Вашингтона, в первую очередь по блоку НАТО, Евросоюзу, и исповедующие западные «ценности» влиятельные азиатские государства в известной степени разделяют озабоченности США по поводу стремительного роста «ревизионистских» держав, прежде всего Китая. За послевоенные три четверти века они нашли свое место в сложившемся американоцентричном миропорядке, привыкли к лидерству американцев и знают, что от них ожидать, хотя и не испытывают больших иллюзий в отношении благородства, бескорыстия и великодушия современных последователей Pax Americana. Стремительный уход, если не сказать бегство, американцев из Афганистана лишний раз доказывает, что Вашингтон особенно не церемонится с союзниками, когда это не отвечает его интересам, и действует предельно расчетливо и своекорыстно.

Искусственной выглядит попытка Вашингтона создать новую международную коалицию из числа своих союзников и сателлитов в подражание опыту прошлого для борьбы под флагом демократии с «авторитарными режимами». При всей воинственной пропагандистской риторике со стороны Запада, тон которой задают США, новые конкуренты американскому лидерству на роль «экзистенциальной угрозы» всему человечеству явно не тянут, и это хорошо понимают даже самые лояльные союзники Вашингтона.

Но одно дело трезвый расчет, другое — слепая вера в успех своих замыслов, какими бы утопичными они ни казались. Именно в таких ситуациях серьезная политика оборачивается блефом, а разрыв между желаемым и действительным становится непреодолимым. Имеется достаточно фактов, свидетельствующих о том, что поддержка рискованных планов США со стороны американских союзников имеет свои пределы, особенно если речь идет о военной и экономической стороне дела. Как может Берлин, например, идти на обострение с Пекином в угоду Вашингтону, если 40% немецкого автомобильного экспорта поглощает китайский рынок, или с Москвой в свете его зависимости от поставок российского газа. Короче говоря, если прислушаться к «рифмам истории», то кто сегодня был бы готов взять на себя роль главного борца за американские интересы среди союзников и друзей Вашингтона? Ответа пока нет. Но поиски готовых рисковать доверчивых партнеров продолжаются.

Европейский узел

Ближе всех стоящий к Вашингтону Лондон вступил в своей новейшей истории в третий этап системного кризиса — после потери колониальной империи, разрыва с Евросоюзом и его богатым рынком в результате брекзита и, наконец, в связи с нарастанием центробежных тенденций в самой метрополии (Шотландия, Северная Ирландия). Несмотря на веру правящих консерваторов и лично премьер-министра Б.Джонсона в великое будущее «глобальной Британии» после освобождения от «оков Евросоюза», Лондон вряд ли способен на большее, чем быть на подхвате у Вашингтона и блефовать на свой страх и риск, как это произошло с вызывающим заходом английского эсминца «Дефендер» в территориальные воды России в Крыму, едва не закончившимся военным конфликтом.

Лондонская «Индепендент» отметила в связи с инцидентом «опасное легкомыслие, которое лежит в основе британской политики. То, что это блеф, стало ясно с самого начала. Поэтому вместо того, чтобы испугать противника, этот жест спровоцировал энергичную реакцию, призванную этот блеф разоблачить»12. «Предупредительные» бомбы, как сообщило российское Министерство обороны, ложились по курсу нарушителя в опасной близости от него. Английские моряки приготовились к худшему и уже надели спасательные жилеты. Неслучайно Президент Путин заметил, что если бы российские удары пришлись по цели, то третья мировая война все равно не началась бы. Блеф есть блеф, и в Москве хорошо знают ему цену.

О других приближенных Вашингтона, особенно из числа стран Восточной Европы и некоторых бывших республик СССР, прячущихся за спину НАТО, чтобы попытаться решить свои исторические споры с Россией, прежде всего территориальные, всерьез говорить вообще не приходится. К сожалению, правящие элиты этих стран, свергнувшие коммунистических вождей и сделавшие ставку на Запад, ничему не научил горький опыт их предшественников-коллаборационистов, однажды уже поставивших не на ту лошадь и оказавшихся «на неправильной стороне истории», если выражаться предельно политкорректно. По меткому выражению У.Черчилля, это в ту далекую от нас пору называлось «приковать себя к мертвой лошади». А сейчас? Одно дело клясться в верности «атлантической солидарности» на форумах НАТО и ЕС, и совсем другое — доказывать это на деле.

Настораживающий симптом — стремление США сократить свои военные обязательства, изрядно перегруженные участием в конфликтах «малой интенсивности» под лозунгом борьбы с международным терроризмом. В стратегии Вашингтона борьба с террором официально уступила место соперничеству с другими великими державами. Самый последний пример — поспешный вывод американских войск из Афганистана, напоминающий многим военным аналитикам бесславный уход почти полвека назад из Южного Вьетнама. Согласно подсчетам Университета Брауна (штат Род-Айленд), 20-летняя афганская эпопея обошлась Пентагону в 976 млрд. долларов, 3500 жизней солдат коалиции, 2/3 из которых американские, и 20 тыс. раненых.

В Европе ставка на «незалежную» Украину как антиРоссию себя явно не оправдала и лишь вызвала глубокий общеевропейский кризис, усиливший центробежные тенденции в Евросоюзе и нанесший значительный ущерб его экономическим связям с Москвой. Киевский режим не так прост, как порой кажется, и не готов совать голову в петлю, не получив заранее «отпущение грехов», то есть долгожданное вступление в НАТО. Несмотря на это, Вашингтон и дальше намерен своей поддержкой Украины, включая военную, создавать здесь России проблемы, чтобы сделать ее более сговорчивой при решении других вопросов. Общая сумма только военной помощи США Киеву после 2014 года составила 2,5 млрд. долларов.

Выхода из этого кризиса не просматривается, пока тон в «восточной политике» ЕС задают страны «промежуточной зоны», прежде всего Польша и самонадеянная тройка прибалтийских стран, особенно Литва. При всей кажущейся остроте своих противоречий с Россией они способны на пропагандистскую риторику и политические провокации, но на роль более серьезных «возмутителей спокойствия» явно не тянут и хорошо сами это понимают, рассчитывая, что, если они втянутся в конфликт, им придет на помощь НАТО по команде из Вашингтона.

Вопрос о роли НАТО в европейской политике — это еще один фактор дестабилизации ситуации в Старом Свете. С одной стороны, инфраструктура блока все ближе к западной границе России. Заметно усилилась его активность, размах и интенсивность боевых учений, военная помощь его членов Украине. Российская власть почему-то не торопится публично заявить Брюсселю, что ряд членов блока учат украинцев как убивать русских, что не может остаться без последствий. Потенциально опасной конфликтной зоной становится район Черного моря. Процесс мирного урегулирования на основе Минских договоренностей по воле Киева зашел в тупик, да и сам Минск как место проведения переговоров после протестных событий в Белоруссии оказался под вопросом. Не готов Киев смириться и с потерей Крыма и настойчиво стремится «интернационализировать» эту проблему. Власть в Киеве играет с огнем, надеясь темой российской агрессии отвлечь внимание населения от внутренних трудностей и обеспечить себе поддержку Запада, прежде всего финансовую.

Однако, с другой стороны, трудно себе представить, чтобы европейские «тяжеловесы», прежде всего французы и немцы, согласились с предназначенной им ролью «пушечного мяса» и ввязались в военный конфликт с Россией по прихоти «большого брата». Стоить вспомнить, как осторожно повели себя главные члены блока во время событий в Грузии в 2008 году или в Крыму в 2014 году, после антиконституционного переворота на киевском Майдане. В таких случаях говорят, что «вся сила ушла в свисток», хотя пропагандистского шума и попыток демонизации и запугивания России персональными и секторальными санкциями было предостаточно.

На сегодняшний день Европа оказалась в тупике, из которого, без потери лица, не знает как выйти. И дело здесь не только в «вассальной зависимости» от США, как любят у нас говорить иные комментаторы. Европа, как, впрочем, и Запад в целом, свыклась с мыслью, что Россия после распада СССР будет играть по ее правилам, по примеру никогда не дорожившей суверенитетом Восточной Европы, и никак не может расстаться с этим опасным заблуждением и смириться с тем, что Москва выбрала самостоятельный путь и готова строить отношения с ней только на равных. Это, разумеется, не должно служить поводом к самоуспокоению, так как обстановка накалена, некоторые страны, которым, видимо, нечего терять, ведут себя как провокаторы в надежде списать на войну внутренние трудности, а блеф и провокации, как известно, в обстановке, приближенной к боевой, могут стать поводом для серьезных военных столкновений.

Азиатская ловушка

Если в Европе военно-политическая ситуация балансирует на грани «плохого мира», что, разумеется, все-таки лучше «доброй ссоры», а на Ближнем Востоке, вслед за разгромом террористов в Сирии и сохранением у власти режима Асада, напряженность заметно идет на спад, сменившись затянувшимся политическим урегулированием, то, судя по многим признакам, острота мировых противоречий стремительно перемещается в Азию. Здесь накопилось много «горючего материала», нерешенных проблем и можно ожидать в ближайшие годы обострения старых и возникновения новых конфликтов. По мнению ряда экспертов, именно здесь будет решаться судьба мирового порядка и положение в нем основных соперников — США и Китая. Прямо как в упомянутом меме о «ловушке Фукидида», в которую угодили, поддавшись надуманным страхам, античные Афины и Спарта.

Приходится с сожалением констатировать, что и в Вашингтоне, и в Пекине, за исключением немногочисленных оптимистов, чем дальше, тем больше признают существующие между ними противоречия трудно разрешимыми. Как отмечает флагман политической мысли США журнал «Foreign Affairs», «американо-китайские отношения, вероятно, сейчас достигли своего наихудшего состояния за полвека»13. Причина этого, на наш взгляд, нежелание США смириться с подъемом Китая и его правом на самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику. Вашингтон охватывает необъяснимый страх при появлении потенциально сильных соперников и конкурентов.

В связи с этим возникает резонный вопрос, а не отстаивает ли Китай свои национальные интересы за счет интересов Соединенных Штатов, если, конечно, под американскими интересами не понимать культивируемое ими «право» на глобальное доминирование? Интересно, что всплеск американской враждебности к Китаю совпал с началом активной фазы осуществления китайского проекта «Один пояс, один путь», который в Вашингтоне расценили как глобальный замысел Пекина по переделу в свою пользу мировых рынков и вытеснению американских транснациональных корпораций.

Для Китая с его почти полутора миллиардным населением, выбравшимся из нищеты и создавшим колоссальный экспортный потенциал, такой мегапроект является необходимым условием дальнейшего развития и способом решения проблемы «двойной циркуляции». В конце концов, пока не появился достойный соперник, США сами всегда выступали ярым поборником «свободной» торговли и конкуренции и осуждали их противников, начиная с выдвижения доктрины «открытых дверей и равных возможностей» в том же Китае еще в конце ХIХ века.

Однако в Вашингтоне действия Пекина расценили как весьма чувствительный и коварный удар в самое уязвимое место американской экономики, построенной с провозглашения «доктрины Хэя» на внешней экспансии и эксплуатации иностранных рынков, что тесно связано с благополучием, уровнем жизни и, соответственно, внутренней стабильностью американского общества. Еще когда-то Маргарет Тэтчер говорила об Америке как о стране, которая основывается «не на культуре, а на идеологии». А идеология, как хорошо известно и нам самим, вещь довольно капризная, и степень ее влияния на умы людей во многом зависит от благосостояния общества.

Неудивительно, что конкурентные страхи, опасения и даже фобии были переведены Вашингтоном на язык внешней политики и стали предлогом для организации мощной пропагандистской кампании по изображению «коммунистического» Китая растущей угрозой чуть ли не для всего международного сообщества. США готовы дать бой Китаю в зоне его жизненных интересов, опасаясь, что через пять-семь лет, по мнению ряда американских «мозговых центров», процесс его «отрыва» может стать необратимым, главным образом в сфере высоких технологий и гонке новых вооружений.

Азиатская политическая мозаика представляет собой сложнейшее переплетение как традиционных, «вековых», так и новейших противоречий, отражающих региональные интеграционные и дезинтеграционные процессы, геополитические и территориальные споры и конфликты, войны исторической памяти, особенно связанные со Второй мировой войной и ее наследием, и испытывающих на себе сильное влияние соперничества великих держав. Американская дипломатия достаточно умело ориентируется в этом запутанном лабиринте проблем и настойчиво проводит свою линию с целью изоляции Китая и создания антикитайского блока.

Тема «пактомании», как говорили во времена Джона Фостера Даллеса, всегда была близка Вашингтону, но ее авторы не могли похвастаться большими успехами в Азии. Освободившиеся от колониальной зависимости народы не испытывали большого желания сменить старых «покровителей» на новых. Им куда ближе была выдвинутая Индией и Индонезией популярная идея «неприсоединения» к блокам, объявленная США в разгар холодной войны «аморальной». Именно поэтому не состоялись направленные против маоистского Китая такие воинственные группировки, как АНЗЮС и СЕАТО (Манильский пакт), а на Среднем и Ближнем Востоке — СЕНТО (Багдадский пакт). Со временем их потеснила целая серия сугубо азиатских экономических интеграционных объединений, в которых Китай играет видную роль.

Но после продолжительной паузы США, похоже, возвращаются к созданию вопреки законам географии, как это было и при создании Североатлантического блока, нового военно-политического объединения под своей эгидой — Quad, или Quadrilateral Security Dialogue — в качестве азиатского клона НАТО, охватывающего просторы Индийского и Тихого океанов (ИТР) и направленного своим острием против Китая. Изначально эта идея была выдвинута японцами в 2004 году, но не нашла поддержки администрации Дж.Буша-мл., которая тогда еще не теряла надежды «приручить» Китай и рассчитывала на его поддержку в войне с террором. Но было бы удивительно, если бы в дальнейшем в рамках заявленного США «разворота» к Азии ей не нашлось бы в нем места.

Поэтому в октябре 2017 года на конференции в Маниле представители США, Японии, Австралии и Индии договорились «продвигать свободный и открытый Индо-Тихоокеанский регион». Всем стало ясно, куда дует ветер, когда госсекретарь М.Помпео на встрече «четверки» в Токио в конце прошлого года объявил, что речь идет о новой «системе безопасности». Параллельные встречи участников по координации совместной деятельности и серия военно-морских маневров подкрепили сказанное бывшим главой Госдепартамента. США не оставляют попыток вовлечь в блок Южную Корею, Новую Зеландию, Вьетнам и страны АСЕАН и в случае своего успеха приготовили уже новое название — «Quad plus». «Дух Даллеса» явно витает над Вашингтоном.

В прошлом попытки США играть на противоречиях в Азии, в частности втравить Японию в конфликт с СССР, закончились для них плачевно — нападением японцев на Перл-Харбор и вступлением Америки во Вторую мировую войну. Тем не менее на новом витке истории в Вашингтоне усматривают для себя новые возможности, прежде всего в разжигании противоречий главных претендентов на лидерство в АТР — Японии и Китая, — остроту которых не смогли смягчить развитые торгово-экономические связи между ними.

В современной конфликтологии важное место занимает игрок, выполняющий своеобразную роль детонатора конфликта, отношения которого с потенциальным противником обострены до предела. Судя по всему, на роль такой «сакральной жертвы» США выдвинули Тайвань, с которым их связывают старые союзнические отношения еще со времен победы коммунистической революции на континенте и бегства националистов во главе с Чан Кайши на Тайвань. Во время поездки на Тайвань автор этих строк был весьма удивлен, что старая гвардия — гоминьдановцы — единодушно выступали с позиций «одного Китая» против молодого поколения воспитанных американцами демократов (Демократическая прогрессивная партия — ДПП), сейчас находящихся у власти и отстаивающих независимость острова, что в Пекине рассматривают как casus belli.

США явно провоцируют Китай, демонстративно активизируя с Тайбеем квазигосударственные контакты в нарушение официально поддержанного (в трех коммюнике) ими принципа «один Китай, две системы» и расширяя поставки военной техники на Тайвань (на 755 млн. долл. только уже при Байдене). Тайвань важен и как крупный производитель микрочипов, (около 80% мирового производства) — основы современной революции в военном деле. Вашингтон планирует пригласить президента Тайваня на «Саммит демократий», намеченный на 9-10 декабря в онлайн формате. Дестабилизирующая затея, чтобы еще больше обострить ситуацию. Наследие Киссинджера по «наведению мостов» к Китаю пущено по ветру14.

В роли активного ассистента США в этом вопросе с недавнего времени стала выступать Япония, видимо, рассчитывая, что в случае конфликта с Китаем Вашингтон пренебрежет опасностью и всей своей мощью выступит на ее стороне. В опубликованной последней Белой книге японцы неожиданно заявили, что Тайвань представляет для них стратегический интерес, и в подтверждение своих слов установили на острове Исигаки, что называется, «под боком» у Китая, ракеты класса «земля — воздух» и «земля — корабль». Усиливающаяся напряженность в Тайваньском проливе напоминает острый кризис, разразившийся более полувека назад вокруг островов Кемой и Матсу, едва не закончившийся тогда большой войной.

С новой ролью Японии в Азии США, скорее всего, связывают свои главные надежды на изменение в свою пользу «баланса сил» на Дальнем Востоке и ради этого готовы закрыть глаза на возрождение японского боевого духа. В этих целях с обоюдного согласия сторон расширено действие американо-японского Договора о безопасности, в зону ответственности которого теперь попадает не только территория Японии, как раньше, но и некоторые острова, например Сенкаку (Дяоюйдао), служащие яблоком раздора между Пекином и Токио. Правда, пока публично США воздерживаются от поддержки претензий Токио на российские Курильские острова, хотя хорошо известно, что за спиной они давно подогревают японские настроения.

Серьезным поводом для обеспокоенности становится ситуация в морских акваториях у побережья Китая, прежде всего в Южно-Китайском море (ЮКМ). В последнее время англосаксы активно реанимируют принципы «свободы морей» и «свободного судоходства», будь то в Арктике, Черном море или на Дальнем Востоке, и изображают Россию и Китай их главными нарушителями. Администрация Байдена угрожает, что будет отстаивать свое право на свободу навигации в водах, которые Китай относит к своим территориальным. Прямо как в эпоху расцвета морской мощи Британии, когда своей границей владычица морей считала береговую линию прибрежных государств.

Ситуация в ЮКМ, где сталкиваются территориальные интересы Китая и ряда его соседей, подстрекаемых США, особенно опасна и чревата военными столкновениями. Следуя старому американскому правилу «держать свой палец в каждом пироге», Вашингтон настойчиво выступает за «интернационализацию» конфликта, в то время как Пекин стремится к его урегулированию «в семейном кругу» на региональном уровне без вмешательства извне.

Искусство не наживать врагов

Для России обозначившиеся перспективы мировой политики открывают как новые возможности, так и не исключают большие риски. В этом неспокойном, противоречивом и непредсказуемом мире Москва в своей внешней политике скорее предпочитает делать крен в сторону осторожности, умеренности, выдержки и осмотрительности, нежели амбициозности, самонадеянности и показной решимости. В Кремле как бы говорят, что в большой политике не должно быть место болезненному самолюбию, гордыне, высокомерию или стремлению поучать партнера. Почти как после Смутного времени в эпоху правления Алексея Михайловича, прозванного в народе Тишайшим, или после поражения в Крымской войне, когда Россия взяла передышку, чтобы, по словам князя А.М.Горчакова, иметь возможность «сосредоточиться». Поучительна и история с великим гуманистом Вольтером, которого, стоило ему заболеть, окружили слуги божьи и потребовали от него смирить гордыню и осудить дьявола. На что философ в свойственной ему манере ответил: «Сейчас не время наживать новых врагов».

Правда, сдержанность во внешней политике — не признак слабости, а, скорее, уверенность в своих силах. Российская власть особый акцент делает на поддержании на должном уровне вооруженных сил, их модернизации и техническом обновлении в качестве гарантии стратегической стабильности в мире и защиты национальных интересов России.

На Западе, видимо, не вполне учитывают, что память о Великой Отечественной войне в России спустя столько лет включает не только уважение к бессмертному подвигу победителей, но и извлеченные уроки из просчетов сталинской политики перед войной и твердую решимость не допустить подобное впредь, даже если придется применить крайние (встречные) средства, включая ядерные, в ответ на агрессию и угрозу существованию страны. Сформулированное еще в 1960-х годах маршалом С.Ф.Ахромеевым положение, что «1941 год не повторится», органично вошло в современную российскую военную доктрину.

Ясно, что процесс угасания американской гегемонии растянется на долгие годы и будет сопровождаться повышенной турбулентностью и нестабильностью международных отношений, как это было всегда при смене одного миропорядка другим. Самозваный пророк Ф.Фукуяма, возвестивший «конец истории» и победу западного либерализма в мировом масштабе, теперь вынужден говорить прямо противоположное. «США едва ли вернут себе прежний статус гегемона и не должны к нему стремиться»15, — пишет он.

Адаптироваться к своему новому статусу в мире американская элита будет мучительно и болезненно, временами не останавливаясь перед рискованными попытками «переиграть историю», громкими заявлениями типа «Америка вернулась» и балансированием на грани. Оказание давления, ставка на запугивание и демонизацию противников, блеф, чередование конфронтации и шагов к выборочному сотрудничеству будут занимать видное место в арсенале американской внешнеполитической стратегии.

Пока еще большой круг стран верят в американское всемогущество и по инерции готовы принимать как должное «высокомерие силы» Вашингтона, говоря словами известного своей критикой войны во Вьетнаме сенатора У.Фулбрайта. Не все умеют отделять политический блеф, свойственный слабеющим гегемонам, от новых реальностей. Неожиданный для многих исход американской операции в Афганистане будет иметь куда более далекоидущие последствия, чем «по горячим следам» принято считать. Его сравнения с «падением Сайгона» исторически не вполне корректно. Тогда Америка сумела довольно быстро оправиться от поражения и преодолеть возникшие комплексы. Спустя полвека ситуация выглядит качественно другой. Судя по многим признакам, США вступили в затяжной системный кризис, охвативший все стороны американского общества и его имперскую внешнюю политику.

По-прежнему над главными дуэлянтами мировой политики будет нависать тень ядерной войны, не говоря уже о вызовах всему человечеству качественно новых глобальных угроз — техногенных, климатических, экологических и других. Американцы, конечно, привыкли к преимуществам своего привилегированного положения на земле, но они не самоубийцы, чтобы ради его сохранения пойти «на все тяжкие». Богатому Западу есть что терять, намного больше, чем тем народам, которым в истории повезло куда меньше, при всей циничности этой мысли. Поэтому есть надежда, что переход к более стабильному и справедливому миропорядку удастся осуществить мирным, «консенсусным» и максимально безопасным путем.

Упорство, с каким США и некоторые их союзники, скорее всего, будут цепляться за ускользающее превосходство, легко объяснить не только боязнью ощутимых экономических потерь, но и страхом за возможные последствия многолетней политики по нанесению ущерба отдельным странам, начиная с колониальных и постколониальных времен. Подобный страх преследовал и англичан, которым пришлось прятаться за спину США, чтобы избежать «расплаты», как назвал свои мемуары («Reckoning») глава Форин офис в правительстве У.Черчилля, а потом и сам премьер-министр А.Иден. Требования компенсации афроамериканцев в США за столетия рабства их предков служат тому наглядным примером и при ослаблении глобальных позиций Америки вполне могут приобрести международный размах.

На рабочем столе Президента Трумэна в Овальном кабинете в Белом доме посетителей встречала знаменитая табличка со словами «Фишка дальше не идет» («The buck stops here»), символизируя концентрацию власти, влияния и ответственности в руках высшего должностного лица США. В покере «фишка» идет по кругу и наделяет получившего ее игрока правом тасовать колоду и раздавать карты. Разумеется, в порядке очередности. Попытаться монополизировать это право — явное нарушение правил и повод исключить нарушителя из игры. Наверное, поэтому указанная табличка давно пылится в музее 33-го Президента США на его родине в городе Индепенденс, штат Миссури.