«Публикуйся или увольняйся»: как российская наука превратилась в фабрику отчётов, а не в поставщика технологий
Россия входит в первую десятку стран мира по объёму заявок на изобретения и занимает 11-е место по числу научных публикаций. За период с 2010 по 2023 год количество статей российских авторов в рецензируемых журналах выросло в 2,7 раза; в отдельных областях — в десятки раз. Доля российской науки в мировом научном потоке увеличилась с 1,8% до 2,9%. Эти цифры регулярно цитируются в докладах Минобрнауки, фигурируют в посланиях и используются как доказательство «роста научного потенциала».
Однако за этим количественным ростом не стоит качественный прорыв — ни в промышленности, ни в технологической независимости, ни в экономическом развитии. Россия не снялась с нефтяной иглы. Импорт высокотехнологичной продукции, особенно в микроэлектронике, телекоммуникациях и станкостроении, остаётся критическим. Даже в секторах, объявленных приоритетными — от авиастроения до фармацевтики — реальное внедрение отечественных разработок минимально.
Возникает элементарный, но табуированный вопрос: если наука активно «производится», почему она не превращается в продукт?
Ответ кроется не в отсутствии талантов или идей, а в структуре самой системы научной оценки, в которой главным критерием успеха стало не содержание, а формальный индикатор — публикация в определённой базе данных.
«Ужасаюсь всеразрушающей силе наукометрии»
Один из самых пронзительных портретов этой системы дала доктор исторических наук Наталия Таньшина в своём Telegram-канале. Её текст — не просто жалоба, а документ эпохи:
«Заполняю ежегодный годовой отчет и каждый раз ужасаюсь всеразрушающей силе наукометрии‼ Статья в WoS или Scopus — 5 баллов, монография — 7. Почему до сих пор, в 2025 году, у гуманитариев требуют публикации в этих западных базах — вопрос отдельный. Но как могут быть практически уравнены статья и монография? Любой ученый понимает, что это безумие, что написание монографии может занимать годы, это колоссальный труд, и он никак не равноценен написанию статьи даже для самого рейтингового журнала.»
Таньшина поднимает не технический, а философский вопрос о природе научного знания. Монография — это не просто длинная статья. Это синтез многолетних архивных изысканий, теоретических обобщений, методологических решений. В гуманитарных науках — особенно в истории, филологии, социологии — именно монография традиционно считалась высшей формой научного вклада.
А теперь — формальный эквивалент статейки на 15 страниц, которую можно написать за три недели, особенно если тема укладывается в актуальные политические рамки, приемлемые для западных редакторов.
«Бюрократические требования к оформлению скоро вытеснят содержание статьи, а журналы и авторы просто устраивают забеги наперегонки: важно написать не ХОРОШУЮ статью, а опубликовать её в НУЖНОМ журнале. В результате бюрократия не просто побеждает науку, а уничтожает её.»
Это описание не провала, а успешной реализации логики метрификации: наука становится подотчётной не обществу и не истине, а алгоритму.
Ирония в том, что эта система, построенная на ориентации на Запад, продолжает действовать даже после официального курса на «научный суверенитет».
«А у нас, оглядываясь на Запад, сначала, ломая через колено, насаждали Болонскую систему, а сейчас, прикрываясь “патриотическими” лозунгами, требуют от российских ученых-гуманитариев размещать свои статьи в западных базах данных WoS и Scopus. Где логика? Ее нет. Где суверенизация науки? Ее нет и быть не может. Или надо, как более сообразительные коллеги, писать про “оккупацию” Крыма, “русский колониализм” и “экспансионизм”?» — продолжает Таньшина.
Этот риторический вопрос — не сарказм, а точная диагностика двойных стандартов, в которых учёный вынужден либо молчать, либо играть по чужим правилам ради формального выживания.
«Кто и как учит»: когда наука отрывается от кадров
Однако проблема не ограничивается гуманитариями. В технических вузах, где должна формироваться основа технологического суверенитета, разворачивается иной, но не менее опасный процесс — деградация качества преподавания.
Алексей Лопатин, заведующий кафедрой реактивных двигателей и энергетических установок Казанского национального исследовательского технического университета (КНИТУ-КАИ), в своей колонке в «Business Gazeta» прямо указывает на механизм, подтачивающий инженерное образование изнутри:
«Очень часто в последние несколько лет обсуждается тема реформы образования. Кто-то считает, что учиться нужно меньше, например не более четырех лет, а потом сразу же выходить на рынок труда, а кто-то думает, что образование должно оставаться фундаментальным… Гораздо важнее, по моему мнению, не сколько учат, а кто и как учит. Вопрос, связанный с оценкой качества подготовки, в общественном обсуждении практически не появляется.»
Лопатин разоблачает миф о «подушевом финансировании как стимуле качества»:
«Государственная аккредитация — это “наше всё”, но это не про качество, а про количество… Оценка в университете отражает не только владение материалом, но и наличие потенциальной возможности (в случае необходимости) отчислить студента. И это не праздный вопрос. В ситуации подушевого финансирования отчисление даже нескольких студентов может грозить сокращением ставок ППС. Поэтому любой заведующий кафедрой всегда имеет это в виду при решении вопроса с оценками у своих подопечных.»
Но самое тревожное — это качество самого профессорско-преподавательского состава:
«Сейчас в вузах пришло преподавать достаточно маленькое поколение молодых педагогов. И, к сожалению, во многом оно воспитано не на самых лучших примерах. Кроме того, заработные платы в университетах сейчас такие, что только очень редкий и, наверное, ленивый преподаватель не подрабатывает в одном, а то и в нескольких местах. Разумеется, это неизбежно приводит к потере качества. А если ты толком не давал студентам свой курс, то как можно объективно строго спрашивать его знание?»
Так формируется порочный круг: низкие зарплаты → необходимость подработок → поверхностное преподавание → формальная сдача → формальные дипломы → некомпетентные инженеры → отсутствие внедрения науки в производство.
Между публикацией и продуктом — пропасть
Таким образом, российская наука сегодня живёт в двух параллельных реальностях.
Первая — для отчётов: миллионы публикаций, рост цитируемости, индексы Хирша, участие в международных проектах. Это реальность, измеряемая баллами, вписываемыми в отчётные формы.
Вторая — для экономики: отсутствие масштабного внедрения научных результатов, зависимость от импорта критических технологий, неспособность создать даже простейшие элементы технологических цепочек — от полупроводников до батарей.
Эта пропасть не случайна. Она — результат осознанного выбора: вместо того чтобы связать науку с промышленностью через долгосрочные контракты, госзаказы, патентные лицензии и защиту внутреннего рынка, система предпочла имитацию через метрики.
Китай делает иначе. Там публикации — лишь один из элементов. Главное — конвертация науки в продукт. В США — аналогично: университеты, НИИ и корпорации работают в связке, где патент — это актив, а не балл.
В России же патент часто становится бумажным трофеем, не имеющим промышленного применения, потому что нет ни спроса со стороны бизнеса (государственного или частного), ни механизмов принуждения к внедрению, ни финансирования масштабирования.
Наука без суверенитета
Российская «научная активность» — это не обман, но и не прорыв. Это системная имитация, в которой форма вытеснила содержание.
Мы требуем от учёных публиковаться в базах, которые открыто исключают российские журналы, дискриминируют российские темы и наказывают за «неправильную» точку зрения на объект исследования. Если вы не укажете в статье, что Иван Грозный или Иосиф Сталин – душегуб и тиран, вас не опубликуют.
Мы понижаем ценность монографии — основы глубокого знания — ради количества статей. Мы платим преподавателям зарплаты, при которых они вынуждены «работать на износ» в трёх местах, теряя способность учить.
И при этом мы удивляемся, почему научные достижения не превращаются в экономические.
Пока система будет поощрять не результат, а отчёт, Россия будет оставаться страной, которая много пишет — и ничего не производит.
А это не наука. Это бюрократическая фикция под видом инноваций.
И ведь эти проблемы обсуждаются уже целое десятилетие, но никто не собирается ничего менять в системе. Значит, это кому-то нужно? Кто намеренно доводит ситуацию до крайней точки?