Россисйские политологи поспорили —что объединяет Украину и Ближний Восток — и едва не подрались
Корреспондент канала «Тема.Главное» побывал на дебатах в московском стейк-хаусе «Гудман», где столкнулись не просто мнения, а целые миры. В центре спора — ближневосточное перемирие, инициированное Дональдом Трампом. Яркая, резкая, иногда переходящая в личные выпады дискуссия двух известных экспертов показала: даже в Москве для этого конфликта нет не только решения, но и общего языка.
Атмосферу вечера задает модератор – политолог Малик Дудаков с его неизменной уверенностью, что в «Гудмане» готовят лучшие в Москве стейки. Но главное блюдо подается не на тарелке, а на сцене — это жаркий, подчас сырой спор о будущем одного из самых взрывоопасных регионов планеты.
С первых же секунд становится ясно: общего знаменателя здесь не ищут. Позиции сторон — это не просто разные точки на карте, это разные вселенные.
Версия Максима Шевченко: Ближний Восток как плацдарм глобальной войны
Максим Шевченко начинает с мощного, почти разоблачительного пассажа. Он не анализирует, он обвиняет. Его речь — это не взгляд политолога, а диагноз, поставленный глобальному империализму.
«Прежде всего, перемирие между Израилем и Хамасом является не главной задачей этой сделки, а просто поводом к тому, чтобы зайти на гораздо больший формат, — заявляет он, отсекая любые сомнения. — Трампа интересуют не жизни палестинцев и израильтян, а Трампа интересуют нефтяные энергетические богатства Ближнего Востока».
В его нарративе саммит в Шарм-эш-Шейхе, куда не пригласили ни Израиль, ни Хамас, — это яркое подтверждение истинных целей. Нетаньяху, по его словам, «просто пнули ногой», а Израиль в целом — всего лишь «инструмент американской политики, а не цель».
Он напоминает, что за последние два года еврейское государство получило от США оружия на 21 миллиард долларов, и задается риторическим вопросом: зачем такая мощь против боевиков с автоматами?
Но настоящая битва, по Шевченко, ведется не в песках Газы. Его анализ возносится на уровень планетарного противостояния.
«Мир переходит от постиндустриальной экономики… к цифровой экономике. Деньги перетекают из промышленного сектора, из нефти… в цифру, в золото».
Ближний Восток с его ресурсами, питающими китайскую экономику, становится ключевым полем боя в этой войне.
«Доминирование американцев на Ближнем Востоке — это заявка на отсечение Китая от этих ресурсов».
Он не видит в Шарм-эш-Шейхе победы Трампа. Скорее, это один ход в сложной партии. Ответ России и ее союзников, по его мнению, уже следует: российско-иранский договор, учения на Каспии, визит сирийского президента в Москву. Шевченко закругляет свою мысль на трагической ноте:
«Мне бесконечно жалко палестинцев и бесконечно жалко израильтян погибших», но конфликт этот для таких сил, как «трамписты», — лишь инструмент для решения задач глобального доминирования.
Версия Александра Каргина: Прагматика против апокалиптики
Александр Каргин вступает в спор с холодной, почти хирургической точностью. Его задача — не обвинять, а разбирать по косточкам.
«Пожалуй, я хочу сначала согласиться с Максимом Леонардовичем, что это мероприятие в Шарм-эш-Шейхе, оно, конечно, не принесет мира, это была скорее такая пиар-акция Трампа», — начинает он, демонстрируя готовность к диалогу.
Но тут же вносит критически важный, человеческий нюанс:
«Но, с другой стороны, израильские заложники получили свободу, и это уже прекрасно… то, что люди перестали страдать».
Далее Каргин переходит к методичному деконструированию тезисов оппонента. Отсутствие Нетаньяху?
«Официальная версия вообще — это праздники еврейские… А если мы говорим про внутреннюю версию… правое крыло… сказали: «Если ты поедешь, мы развалим правительство»».
Версию о том, что Нетаньяху не пустил Эрдоган, он называет не выдерживающей критики.
Он спорит с географией союзников:
«Мне очень нравится вот эта идея, что Катар, Анкара… ближе сейчас к России… но, к сожалению, простой фактчекинг этого не подтверждает. Они были ключевыми игроками в Шарм-эш-Шейхе».
И уж совсем категорично он обрушивается на исторический экскурс Шевченко:
«Стоит упомянуть… что Израиль не создавался американцами… если уж говорить, что кто-то создал Израиль, только это наш Советский Союз и товарищ Сталин».
Его анализ ситуации на земле — это анализ ослабления одной стороны и консолидации другой.
«Иран сейчас ослаблен… одна из причин, почему Хамас вообще принял это предложение Трампа… Почему? Потому что у них нету сейчас полноценной поддержки Ирана».
Каргин уверен:
«Хамас всех, ну я мягко скажу, достал. Он вызывает просто отторжение и раздражение».
Он отмечает, что даже тон катарской «Аль-Джазиры» в отношении Хамаса сменился с сочувственного на осуждающий.
Его вывод — это не теория заговора, а классическая политология: на Ближнем Востоке складывается новая конфигурация сил, где есть свой «квадрат противостояния»: Турция, Иран, Израиль, Саудовская Аравия.
«Каждая из этих стран исторически имеет свои интересы… И вот на конфликте этих стран будет строиться, собственно говоря, дальнейшая судьба Ближнего Востока».
Разлом: Когда кончились аргументы
Казалось, дискуссия движется в русле жесткой, но профессиональной полемики. Однако Шевченко, отстаивая свой тезис о несубъектности арабских государств, созданных «британскими и французскими дипломатами», неожиданно меняет фронт атаки.
В ответ на рассуждения Каргина о том, что российская государственность тоже наследует истории Древней Руси, Шевченко бросает реплику, которая взрывает атмосферу в студии:
«Вы же не русский, вы еврей, как я понял».
В воздухе повисает тяжелое, неловкое молчание. Модератор Малик Дудаков пытается остудить страсти, но спусковой крючок нажат.
Каргин, с холодным раздражением:
«А, ну почему? Погодите, постойте… а у вас есть проблема, что я еврей?.. Это просто национализм с вашей стороны, причём такой радикальный национализм».
Шевченко, оправдываясь:
«Я вас спросил. Это была некорректная реплика? Почему некорректная?.. Вы сказали, «мы призвали». Просто я хотел понять, какой «мы»?»
Последующие полчаса превращаются в горький и малопродуктивный спор о варягах и хазарах, о хабадниках и Виленском гаоне, о том, кто имеет право говорить «мы», причастное к истории России. Это был момент, когда ближневосточный конфликт пришел в московскую студию во всей своей непримиримости — не как предмет спора, а как его стиль.
Возвращение к Газе и горькие итоги
С огромным трудом Дудакову удается вернуть дискуссию в конструктивное русло. Но даже вопросы из зала о причинах провала палестинской государственности и роли Нетаньяху не могут полностью снять возникшее напряжение. Каждый ответ спикеров — это не столько ответ на вопрос, сколько очередной выпад в сторону оппонента.
В финале, подводя черту, модератор задает ключевой вопрос: кто же победил в этой двухлетней войне?
Шевченко, обреченно:
«Израиль не победил, Хамас не проиграл… Я рассматриваю Ближневосточный конфликт… как эпизод глобальной гибридной войны, который скорее предвещает серьезную эскалацию».
Каргин, с политологической четкостью:
«На данном этапе Израиль добился практически всех своих целей, кроме одной — уничтожения Хамаса… Хамас де-факто не достиг ни одной своей цели».
Но последнее слово, как и следовало ожидать, снова оказывается за конфронтацией. Шевченко проводит параллель, которую его оппонент яростно отвергает:
«Что объединяет конфликт в Украине и конфликт в Газе?.. Соединённые Штаты Америки… Израиль и Украина — явление одного порядка».
Каргин, категорично:
«Это, Максим Леонидович, не факт, а чушь… Это разные кейсы».
Дебаты заканчиваются там, где и начались, — на точке фундаментального несогласия. Стейки в «Гудмане», как и следовало ожидать, оказались безупречны. Но если двое российских интеллектуалов, сидя за одним столом, не могут найти не то что решения, но даже общего языка для диалога о Ближнем Востоке, это красноречивее любых аналитических отчетов говорит о природе этого конфликта. Он хронический, и его обострения, судя по всему, будут повторяться снова и снова.