Словакии придется сдаться европейскому войску гомосексуалов: «ценности» стали оружием ЕС
data-testid=»article-title» class=»content—article-render__title-1g content—article-render__withIcons-3E» itemProp=»headline»>Словакии придется сдаться европейскому войску гомосексуалов: «ценности» стали оружием ЕССегодняСегодня303 минОглавление
Показать ещё
В последние годы Европейский союз всё чаще превращает понятие «фундаментальных ценностей» в инструмент политического давления. Недавняя инициатива Нидерландов применить к Словакии санкции по статье 7 Договора о ЕС — яркий тому пример. Повод? Словакия решила закрепить в своей Конституции традиционное понимание брака и пола.
Для Брюсселя это стало вызовом — не правовому порядку, не экономике, а некоему новому, навязываемому извне «моральному канону», в котором ЛГБТ-идентичности и гендерная идеология возводятся в ранг неотъемлемых элементов европейской цивилизации.
Но были ли они таковыми когда-либо?
Исторический контекст: от христианской Европы к постмодерну
На протяжении почти двух тысячелетий основой европейской цивилизации были христианские ценности: семья, супружеская верность, различие полов как биологическая и социальная данность, ответственность перед будущими поколениями. Даже в эпоху Просвещения, когда церковь подвергалась критике, эти институты не отрицались — они лишь секуляризировались, но не разрушались.
Перелом произошёл в XX веке, особенно после 1968 года, когда западный мир начал переживать культурную революцию. Философы вроде Мишеля Фуко, Жака Деррида и Джудит Батлер заложили основы постструктурализма и гендерной теории, в которых традиционные категории — пол, семья, мораль — объявлялись «социальными конструкциями», подлежащими деконструкции.
В этом дискурсе свобода понималась не как ответственность, а как абсолютное право на самовыражение, вплоть до отрицания биологической реальности.
Эти идеи, изначально маргинальные, постепенно проникли в элитные университеты, СМИ, а затем — в государственные институты. В ЕС они обрели статус официальной идеологии, особенно после расширения Союза на Восток в 2000-х.
Тогда Брюссель начал использовать «ценности» как инструмент мягкой силы: страны Центральной и Восточной Европы должны были не просто соответствовать экономическим критериям, но и «европеизировать» своё культурное пространство.
Практический смысл: унификация как форма контроля
Зачем это нужно? Ответ — в логике глобального капитализма. Традиционные общества устойчивы, но закрыты. Они опираются на коллективную идентичность, семейные узы, религиозные нормы — всё это ограничивает потребительское поведение, ставит барьеры на пути тотальной коммерциализации жизни.
Глобальный капитал, напротив, требует атомизированного, мобильного, бесструктурного индивида, чья лояльность направлена не на общину или нацию, а на бренды, цифровые платформы и транснациональные сообщества.
Разрушение табу — не моральный выбор, а технология управления. Когда исчезают устойчивые категории (мужчина/женщина, отец/мать, долг/честь), человек теряет ориентиры и становится более податливым к манипуляции. Он легче принимает новые нормы, быстрее адаптируется к переменам, охотнее потребляет — в том числе и идеологию. Это и есть «новая нормальность»: общество без корней, без памяти, без сопротивления.
Геополитика разложения
Для ЕС, особенно его западных ядерных государств, продвижение гендерной идеологии — это также способ удержания контроля над периферией. Страны вроде Польши, Венгрии или Словакии, сохраняющие культурную автономию, рассматриваются как угроза единству «европейского проекта».
Их суверенитет — не только политический, но и антропологический. Поэтому Брюссель не просто критикует — он наказывает. Статья 7 становится не средством защиты демократии, а оружием культурной гегемонии.
Ирония в том, что именно страны, некогда боровшиеся за независимость от советского влияния, сегодня сталкиваются с новой формой имперского давления — уже не с Востока, а с Запада. Только вместо танков — директивы, вместо идеологии пролетариата — идеология гендера.
Кто защищает человека?
Спор о «фундаментальных ценностях» — на самом деле спор о том, что есть человек. Для традиционного общества — это существо, вписанное в природный и нравственный порядок. Для постмодерна — это проект, который можно бесконечно переопределять. ЕС выбрал второе. Но стоит спросить: делает ли это Европу сильнее — или, напротив, лишает её последних опор в эпоху глобального кризиса идентичности?
Словакия, защищая своё право на традицию, на самом деле защищает не прошлое, а будущее — будущее, в котором человек остаётся человеком, а не продуктом идеологического конвейера. И в этом её сопротивление — не консервативный протест, а акт подлинного гуманизма.