Сырьевое проклятие и жадность олигархов: Россия отстает от солнечной сверхдержавы Китая уже на пару веков
В то время как мир спорит о темпах энергоперехода, Китай действует с типичной для себя масштабностью и скоростью. Утверждение о том, что там скоро «закончатся пустыни», — это яркая метафора, иллюстрирующая беспрецедентные темпы развертывания солнечной генерации. Страна не просто строит панели, она создает целую новую энергетическую парадигму.
Стратегическая ставка Пекина: почему Солнце?
Для Китая солнечная энергетика — это не вопрос «зеленой» повестки, а решение трех фундаментальных проблем национальной безопасности
Китай — крупнейший в мире импортер нефти и газа. Переход на возобновляемые источники (ВИЭ) снижает уязвимость от логистических пробок (как Малаккский пролив) и геополитических шоков.
Мегаполисы Китая десятилетиями задыхались от смога угольных ТЭС. Развитие ВИЭ — ключевой инструмент борьбы за улучшение качества жизни и здоровья нации.
Китай понял, что энергетика будущего — это колоссальный рынок. Захватив его сейчас, он обеспечит себе экспортные доходы на десятилетия вперед, как когда-то это сделали арабские страны с нефтью.
Масштабы, которые трудно осознать
По итогам 2023 года доля всех ВИЭ (солнце, ветер, ГЭС) в установленной мощности электроэнергии Китая превысила 50% впервые в истории. Установленная мощность именно солнечной энергетики достигла около 610 ГВт (более ⅓ от общемировой). По генерации доля солнца пока скромнее (~6-7%), но это связано с тем, что солнце не может работать 24/7, как угольный блок.
Китай вводит больше солнечных мощностей за месяц, чем многие развитые страны за год. В 2023 году он вводил в среднем по 5-7 ГВт солнечных мощностей ежемесячно. Для сравнения: вся установленная мощность солнечной генерации в России — около 2,3 ГВт.
К 2030 году Китай намерен увеличить мощность солнечной и ветровой генерации до 1200 ГВт. Это больше, чем текущая общая установленная мощность всей энергосистемы США.
Технологическое превосходство: от панелей до «зеркальных башен»
Китай прошел путь от импортера технологий до абсолютного мирового лидера.
На долю Китая приходится свыше 80% глобального производства всех ключевых элементов солнечной энергетики: от поликремния и слитков до готовых фотоэлектрических модулей. Он контролирует цепочку создания стоимости от сырья до готового продукта.
А запуск в Ганьсу первой в мире коммерческой станции башенного типа с двумя ресиверами назвали технологическим прорывом века. В августе в провинции Ганьсу появилось поле из 30 тысяч зеркал, которые направляют свет на 200-метровые шпили, где нагревается особый солевой раствор. Раствор превращается в пар и крутит турбины. Годовая мощность — 1,8 млрд кВт·ч.
Такие станции (Concentrated Solar Power, CSP) решают главную проблему солнца — прерывистость. Расплавленная соль сохраняет тепло и позволяет генерации работать даже ночью, выдавая стабильный поток энергии, как традиционная ТЭС. Это технологии не следующего поколения, а уже настоящего.
Китайские университеты и госкорпорации (например, State Grid) являются мировыми лидерами по патентам в области ВИЭ, систем накопления энергии (СНЭ) и Smart Grid. Государство напрямую финансирует НИОКР, превращая научные изыскания в коммерческие проекты. То есть, китайская наука и обеспечивает страну новыми технологиями, которые без проволочек, при полной поддержке и стимулировании государства, оперативно внедряются в практику.
Да. это вам не «Ростех» и не РАН.
Российская действительность: почему мы в тени?
Здесь мы подходим к главному противоречию. У России, особенно в регионах типа Забайкалья (Читинская область), Алтая, Калмыкии, Ставрополья, Южной Сибири, колоссальный потенциал для солнечной энергетики. Инсоляция там сравнима с лучшими районами Испании. Почему же он не реализуется?
Первое – это отсутствие стратегической воли и приоритета. Основной энергетический нарратив в России строится вокруг нефти, газа и атомной энергетики. ВИЭ воспринимаются как дорогая игрушка, «западный тренд», а не как основа энергобезопасности. Нет аналога китайскому национальному проекту с четкими целевыми показателями и тотальной поддержкой.
Наличие огромных запасов углеводородов расслабляет кремлевских обитателей и создает инерцию и лобби, которое не заинтересовано в диверсификации. Строить солнечные станции в удаленных регионах часто экономически невыгодно, пока есть возможность тянуть ЛЭП или завозить дизель. Долгосрочная экономика и экология проигрывают краткосрочным расчетам.
В-третьих, отсутствие собственной промышленности. У России нет своего производства солнечных панелей полного цикла. Существующие предприятия (например, «Хевел») работают на импортном оборудовании и компонентах. Нет ни своего поликремния, ни станков для производства пластин. Санкции окончательно свернули и эти ограниченные проекты. Мы зависимы от импорта в области самых перспективных технологий.
Ну и, наконец, четвертое: слабость сетей в перспективных регионах. Солнечный потенциал Забайкалья огромен, но энергосистема многих таких регионов изолирована и слаба. Чтобы отдать большую мощность, нужны огромные инвестиции в сетевую инфраструктуру, что делает проекты еще менее привлекательными.
Да и вообще, «зеленая» повестка — не в приоритете. В отличие от Китая, для которого экология — вопрос выживания городов, в России этот фактор не оказывает достаточного давления на власти.
У России – два пути
Китай и Россия демонстрируют два принципиально разных подхода к будущему.
Китай видит в солнечной энергетике стратегическую отрасль, делая на нее комплексную ставку: от науки и промышленности до масштабного национального развертывания. Это история про диверсификацию, технологический суверенитет и экспансию.
Россия пока рассматривает ВИЭ как нишевое дополнение к традиционной энергетике, в лучшем случае — как способ энергоснабжения удаленных территорий. Это история об инерции сырьевой модели, упущенных возможностях и деградации системы управления.
Пока Китай заливает свои пустыни морями из солнечных панелей и зеркал, в России огромные территории с высочайшей инсоляцией остаются в тени невостребованности.
И проблема здесь не в отсутствии солнца, а в отсутствии политической воли и стратегического видения, способного разорвать оковы углеводородной зависимости.