Украина не должна переигрывать с союзниками

Вмешиваться в их внутреннюю политику весьма неразумно при любых обстоятельствах, но тем более сейчас, когда избиратели разочаровываются в цене затянувшейся войны, считает обозреватель агентства Bloomberg Панкадж Мишра.

До своего позорного падения на этой неделе британский премьер-министр Борис Джонсон мог рассчитывать на безоговорочную поддержку по крайней мере со стороны одной страны: Украины. Президент Владимир Зеленский заявил , что был «очень счастлив» в прошлом месяце, когда зависший над политической пропастью Джонсон с небольшим перевесом выиграл вотум недоверия своему лидерству в партии тори.

Только на этой неделе Джонсон набирал номер телефона украинского лидера после того, как его уличили во лжи о его продвижении на значительный пост серийного щупальщика лиц своего пола — скандал, который окончательно его сломил. Действительно, стратегически насыщенные беседы с Зеленским в последние недели стали любимым развлечением Джонсона, отдушиной вне его потрепанного скандалами правительства.

Непонятно, о чем шла речь в этих многочисленных разговорах. Как писал обозреватель «Гардиан» Саймон Дженкинс, «все, что мы знаем, это то, что почти каждый раз Джонсон вызывает из воздуха очередной транш денег британских налогоплательщиков в помощь Украине».

В Германии посол Украины Андрей Мельник гораздо активнее вмешивался в местную политику посредством своих твитов и выступлений на ток-шоу. Обозвав канцлера Германии Олафа Шольца «обиженной ливерной колбасой», он попытался высмеять и отругать Берлин, заставив его занять более активную позицию по Украине.

Принимать сторону во внутренней политике своих союзников было бы неразумным действием для Украйчас, когда налогоплательщики в Западной Европе и Соединенных Штатах рискуют устать тратить деньги на поддержку войны, где победа кажется все более недостижимой.

Быстрый западный политический и медийный консенсус по Украине, по понятным причинам, не возник в результате каких-либо широких публичных дебатов или дискуссий. Скорее, политики и обозреватели, упивающиеся вновь обретенным единством Запада, рассчитывали на народные чувства — спонтанное отвращение к ничем не спровоцированному нападению Владимира Путина на суверенную страну и народ и рефлекторное восхищение мужеством, проявленным украинцами против жестокого и беспринципного врага.

Но чувства и настроения меняются гораздо быстрее, чем политика, которую они помогают создавать. Западные интервенции в Афганистане и Ираке являются недавними примерами: изначально популярные, они в конечном итоге помогли невероятному приходу к власти Дональда Трампа в качестве отчасти и антивоенного кандидата.

Такие повороты происходят потому, что рядовые граждане не понимают и не могут понять причины, по которым многие политики и журналисты продолжают занимать воинственные позиции еще долго после того, как эти позиции перестают отражать реальность.ыыы

Политики в демократических странах, как правило, находят в войне за границей возможности для смелых маневров и риторики, недоступных им дома: на прошлой неделе президент США Джо Байден ненадолго постоял во главе, казалось бы, обновленного НАТО в Мадриде, прежде чем вернуться к своим безнадежным вашингтонским битвам за контроль за оружием и право на аборт. Журналисты и комментаторы в богатых обществах — от Эрнеста Хемингуэя до Бернара Анри-Леви — издавна склонны искать моральную серьезность (и саморекламу) в войнах других людей.

Такой профессиональной и идеологической мотивации лишены люди, не принадлежащие к какому-либо политическому или медийному истеблишменту. Они также более подвержены экономическим невзгодам и склонны менять свое мнение о войнах, которые кажутся вечными.

Так случилось, что простые граждане никогда не были должным образом осведрмлены о серьезных экономических и военных рисках затяжной войны против ядерной и сырьевой сверхдержавы.

Западные стратеги и комментаторы подчеркивали военные неудачи и экономическую слабость России на ранних этапах ее спецоперации на Украине. Но они почти не задумывались о том, что, в отличие от деспотов Северной Кореи и Ирана, ставших мишенью западных санкций, Путин был готов и способен в отместку спровоцировать глобальный энергетический и продовольственный кризис.

Не предвидели они и того, что, поскольку Китай и Индия охотно покупают российскую нефть со скидкой, а незападные страны отказываются вводить санкции против России, доходы Кремля на самом деле вырастут, а не упадут.

Рубль точно не превращается в «щебень», как обещал Байден. Скорее, теперь каждый день приносит новые страхи перед надвигающимися бедствиями даже в высокоразвитых экономиках. На следующей неделе российский газопровод в Германию должен быть остановлен на плановое техническое обслуживание. Если, как это кажется вероятным, Путин не откроет кран полностью, самая сильная экономика Европы может погрузиться в глубокую рецессию.

В условиях массовой безработицы симпатии общественности Германии к острому на язык украинскому дипломату Мельнику будут падать. Зеленскому тоже грозит потеря части его огромного морального капитала в Великобритании после его безоговорочной поддержки Джонсона, которого на Острове откровенно не любят.

Конечно, общественное мнение в Европе уже быстро меняется, поскольку рекордно высокая инфляция подпитывает страх перед разрушительным экономическим кризисом. Согласно опросу общественного мнения, проведенному в 10 европейских странах Европейским советом по международным отношениям в прошлом месяце, число тех, кто хочет, чтобы война закончилась как можно скорее, превышает число тех, кто стремится наказать Россию.

Это большинство на Западе, скорее всего, будет расти; оно может даже стать безразличным к судьбе украинцев по мере ухудшения собственных экономических перспектив. Отдать украинцев их безжалостному преследователю было бы таким же позором, как и отдать афганцев талибам. Тем не менее, мы должны подготовиться к мрачной возможности того, что очередное поспешное и непродуманное вмешательство, поддержанное политической и медийной элитой, обернется неприятным провалом, причинив вред тем самым людям, которым оно должно было помочь.

Перевод  Александра Жабского.