За что набросился на «Войну и мир» Петр Вяземский, настоящий герой 1812 года
Пожалуй, эта судьба всех режиссеров, сценаристов и просто великих писателей. Всех тех, кто пытается рассказать свою историю, воссоздавая исторические события. Судьба выслушать от участников этих событий и просто «знающих» людей, — что все было совсем не так.
И это касается, что «Зулейхи» или «9-й роты», что самого «Войны и мира» самого Льва Николаевича Толстого.
Ведь, действительно, в свет роман «Война и мир» вышел только в 1869 году – спустя 57 лет после войны, и даже родился Толстой только через 16 лет после всех описанных им событий. Откуда он мог знать без Гуггла, как все было на самом деле?
Поэтому и накинулись на него те немногие, кому довелось поучаствовать в битве с Наполеоном.
Хотя, надо признать, что выход в свет романа «Война и мир» в целом был восторженно встречен русской публикой. В то время длинные многотомные романы были модными. Но всё это были французские романы, и вот теперь появился первый полноценный длинный русский роман. Это уже изначально льстило патриотическим чувствам россиян.
Но почему же беспощадной критики подвергли Толстого ветераны Отечественной войны?
Пётр Андреевич Вяземский, друг Пушкина:
«Книга “Война и мир”- есть протест против 1812 года, есть апелляция на мнение, установившееся о нём в народной памяти и по изустным преданиям, и на авторитет русских историков этой эпохи…
А в каком виде там представлен император Александр — в те самые дни, когда он появился среди народа своего и вызывал его ополчиться на смертную борьбу с могущественным и счастливым неприятелем? Автор выводит его перед народом – глазам своим не веришь, читая это – с “бисквитом, который он доедал”.
“Обломок бисквита, довольно большой, который держал государь в руке, отломившись, упал на землю. Кучер в поддёвке (заметьте, какая точность во всех подробностях) поднял его. Толпа бросилась к кучеру отбивать у него бисквит. Государь подметил это и (вероятно, желая позабавиться?) велел подать себе тарелку с бисквитами и стал кидать их с балкона…”
Если отнести эту сцену к истории, то можно сказать утвердительно, что это басня. Если отнести её к вымыслам, то можно сказать, что тут ещё более исторической неверности и несообразности. Этот рассказ изобличает совершенное незнание личности Александра I. Он был так размерен, расчётлив во всех своих действиях и малейших движениях, так опасался всего, что могло показаться смешным или неловким, так был во всём обдуман, чинен, представителен, оглядлив до мелочи и щепетливости, что, вероятно, он скорее бросился бы в воду, нежели бы решился показаться пред народом, и ещё в такие торжественные и знаменательные дни, доедающим бисквит.
Мало того: он ещё забавляется киданьем с балкона Кремлевского дворца бисквитов в народ – точь-в-точь как в праздничный день старосветский помещик кидает на драку пряники деревенским мальчишкам! Это опять карикатура, во всяком случае совершенно неуместная и несогласная с истиной».
Да, Александр изображен в романе без всякой симпатии. Но в этом Лев Николаевич тогда был точно не одинок:
«Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
Его мы очень смирным знали,
Когда не наши повара
Орла двуглавого щипали
У Бонапартова шатра.»
И потом, многие считают, что у Толстого была цель не историю 1812 года описать, а раскрыть тот мир, откуда вышли потом «декабристы». Он описывал психологическую ситуацию, из которой вырос протест 25-го года. И, по словам Толстого, кстати, он с этим не очень справился.
Авраам Сергеевич Норов, учёный, бывший гвардейский офицер, впоследствии министр просвещения:
— Читая эти грустные страницы, под обаянием прекрасного, картинного слога, вы надеетесь, что ожидаемая вами блестящая эпоха 1812 года изгладит эти грустные впечатления, но как велико разочарование, когда вы увидите, что громкий славою 1812 год, как в военном, так и в гражданском отношении, представлен вам мыльным пузырём… Я не мог без оскорблённого патриотического чувства дочитать этот роман, имеющий претензию быть историческим…
…Граф Толстой рассказывает нам, как князь Кутузов, принимая в Царёве-Займище армию, был более занят чтением романа г-жи Жанлис “Les chevaliers du Cygne”, чем докладом дежурного генерала. Всякий, кто помнит Кутузова, знает, что он, вышедши из школы Суворова, любил принимать его замашки и странности не только перед солдатами, но и перед своими окружающими. Конечно, тот, кто сообщил графу Толстому этот пикантный анекдот, буде он достоверен, либо не знал, либо не понимал Кутузова.
И есть ли какое вероятие, чтобы Кутузов, ехавший прямо из Петербурга, напутствуемый своим монархом, всем населением столицы, а в продолжении пути всем народом, когда уже неприятель проник в сердце России, а он с прибытием в Царёво-Займище, видя перед собою все армии Наполеона и находясь накануне ужасной решительной битвы, имел бы время не только читать, но и думать о романах г-жи Жанлис, с которым он попал в роман графа Толстого?!
Тут же мы видим нашего знаменитого партизана графа Дениса Давыдова, которого мы долго не хотели узнавать в усатом, пьяном лице буяна Денисова. Могу заверить графа Толстого, что Денис Давыдов, которого я хорошо знал, хотя был и усат, но был тогда в цвете возмужалых лет, и что лицо его было ни старое, ни пьяное, и что он всегда принадлежал к кругу высшего общества.
Вот здесь, при всем уважении к Аврааму Сергеевичу Норову, можно не согласиться. Кутузов ехал из Питера не на «Сапсане». Ну, день, он едет, ну, два, и все горит праведным гневом на неприятеля… Так ведь можно ведь с ума сойти от этого и ничего не делания. И почему бы это время ему не убить романом г-жи Жанлис?!
А в доказательство этому еще одно довольно пикантное замечание.
В статье Архангельской «Норов – оппонент Толстого» говорится следующее: «В своих воспоминаниях, названных «Поездка я Ясную Поляну», Данилевский писал о разговоре с Норовым на эту тему. На возражения Данилевского о возможности такого развлечения хотя бы для виду Норов отвечал: «До Бородина, под Бородином и после него, мы все, от Кутузова до последнего подпоручика артиллерии, каким был я, горели одним высоким и священным огнем любви к Отечеству… И я не знаю, как посмотрели бы товарищи на того из нас, кто бы в числе своих вещей дерзнул тогда иметь книгу для легкого чтения, да еще французскую, вроде романов Жанлис».
Через два месяца после напечатания статьи Норов скончался. Данилевский пишет: «Каково же было мое удивление, когда собирая источники для некролога, я, в семействе В. П. Поливанова, родного племянника покойного, случайно увидел крошечную французскую книжку из библиотеки Норова «Похождения Родерика Рандома», и на ее внутренней обертке прочел следующую собственноручную надпись А. С. Норова на французском языке: «Читал в Москве раненый и взятый в плен французами в сентябре 1812 года». То, что было с поручиком артиллерии в сентябре 1812 года забылось через пятьдесят лет престарелым сановником в сентябре 1868 года, так как не подходило под понятие, составленное им в течение времени о временах двенадцатого года».
Что касается критики современников за то, что Толстой не был участником тех событий и «ничего не знает», так на это хочется сказать следующее – так что, тогда вообще не надо было писать про великую победу России над Наполеоном, если эти современники не успели вовремя это сделать?
А Толстой имел право на такой роман – он и на Кавказе воевал, и Севастополь оборонял, и орден с медалями всякими заслужил. Нет, кто и имел право тогда написать о войне 1812 года – так это он!
И вообще – все исторические романы пишутся на основе разговоров с участниками или современниками тех событий. А не на основании казенных депеш и сухой документалистики. А раз – на основании разговоров, то правда такого исторического романа всегда будет своя, потому что каждый рассказчик видит событие по-своему. Порой — чуть ли не с противоположным взглядом от того, кто сражался с ним в одном окопе плечом к плечу.
Кому за 50, перечитайте великий роман! Сейчас – самое время.
Спасибо за проявленный интерес к статье. Благодарю за лайки! Подписывайтесь, делитесь!